Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

Ее высокопреподобие Серафима мать настоятельница Боевого Женского Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской поздним вечером, почти что ночью, заканчивала обход монастыря. Теперь, когда все свечи в коридорах были погашены, погрузив обитель в темноту, а сестры и послушницы, кроме часовых на стенах, разошлись по своим кельям, чтоб прочесть последнюю молитву перед сном, матушка могла спокойно уйти к себе в кабинет для размышлений.

Неспешным шагом она вошла в комнату, тихо притворила за собой дверь, и тяжело вздохнув, опустилась в любимое кресло. В распахнутое, из-за не по-осеннему теплого сентября, окно заглядывало черно-синее небо. Искорки звезд подмигивали одиноко горящей свечке, стоявшей на столе. Настоятельница еще раз глубоко вздохнула и привычным движением пальцев передвинула бусину в розарии, ей требовалось основательно подумать.

Сегодня утром был отправлен еще один пакет с письмом в другой маршальский орден. Верно ли она поступила, приказав доставить послание командору ордена его высокопреосвященству Урбану? Может – не стоило? Вдруг следовало сообщать такие вещи сразу не обоим военным орденам, а дождаться ответа от варфоломейцев? Неизвестно. В этой жизни все настолько ненадежно. Всякий власть имущий так и норовит извлечь выгоду из любой крупицы информации, стремится подсидеть вышестоящего, напакостить равному, и подгадить подчиненным… Курятник право слово!

Нет, раньше Единая Церковь была другой. На заре образования союза вера крепла в людях, и каждый церковник стремился помочь ближнему. В течение сотни лет один за другим семь государств объединились под знаменем единого исповедания. Духовенство заботилось о своей пастве. Монастыри становились центрами земледелия, ремесел, врачевания и торговли. Любой путешественник мог найти здесь приют, помощь и охрану от инаковерующих. Одни братья взяли на себя заботу о духовном состоянии мирян, другие о телесном. Для помощи в паломничестве истово верующим появились госпиталя и боевые ордена для защиты оных. Прочие оружные братья взяли на себя охрану границ и подвластных союзу территорий. Постепенно исчезли разбойничьи банды; ведь монахам нет никакой разницы, на чьей земле те творят разбой, лишь бы бесчинства прекратились. Наладилась торговля, люди безбоязненно стали пересекать границы. Идолопоклонников и многобожцев с их жертвоприношениями извели под корень: кого смогли – обратили в истинную веру, сопротивляющихся – истребили. В народе стало считаться почетным, если кто-нибудь в семье был церковным лицом или оказывался как-то связан с духовенством. Апостолат (Апостолат – проверенные миряне.) принялся жертвовать немалые суммы на нужды церкви и строительство храмов. Правители стремились привлечь как можно больше эмиссаров веры в свои государства, даря им земли под монастыри и приорства. (Приорство – земельный участок со строениями и сервами, или лендерами, состоит из нескольких комендатерий объединенных по территориальному признаку) Другие страны, видя, как хорошо живется соседям, тоже потихоньку перебрались под сень единой веры. Земли росли, территории ширились, увеличивалось благосостояние людей. Многие государи сочли излишним расточительством содержать большие армии. Зачем? Это же слишком дорого. Под боком есть добрые, отзывчивые и умелые братья, готовые, пусть и не совсем бескорыстно, бросится на врага. Так дешевле. Да и врагов становилось все меньше, ведь тех, кто не захотел присоединиться добровольно, постепенно завоевали. Ну а если тебе сосед не по нутру, но самому связываться с ним неохота, то на него можно нажаловаться Папе и пусть с ним разбираются. А чтобы дело шло быстрее и к разбирательству отнеслись с большим вниманием, следовало послать с жалобой мешочек поувесистее, да не мешочек – сундучок, еще лучше штук шесть и дарственную на земли с парой – тройкой деревень.

Территории церкви ширились и росли столь быстро, как и тяжелела ее мошна. Обленилось духовенство, разжирело. Пусть не сразу, не за один век, но привыкло к богатой жизни и не хотело ее терять. Прикажи Папа и полетит у неугодного правителя голова с плеч. Поздно стало что-либо менять, да и страшно. Жить с оглядкой гораздо привычнее и спокойнее. Вот и стали церковники всемогущими, истинно наместники Бога на этой грешной земле. Всемогущими, но уже не едиными. Принялись перетягивать одеяло друг у дружки. Из-за каждой малости всяк на себя стал тащить.

Вот и приходится в нынешние времена депеши с оглядкой посылать. А кому – решать самой, недаром настоятельница. Но не отправлять нельзя, ведь это единственное, что остается сделать в память о брате Ансельме, заплатившему своей жизнью за столь секретные сведения.

Матушка все гадала, почему его преосвященство не отправил весточки о полученном письме, почему промолчал. От подобных размышлений начинала болеть голова. Не замечая своих действий, она принялась потирать правый висок.

'Есфирь, корова пугливая! Чуть что не так, сразу замыкается. Слово клещами не вытянешь. Что же такого могло произойти у варфоломейцев, что она молчит, как в рот воды набравши. И не припугнешь ведь, еще сильней упрется. Что за натура такая! Ах, Констанс, хитрый лис, чего же ты удумал? Как некстати! И еще у Ирены такое несчастье! Бедная девочка!'

Настоятельница перекладывала кусочки разрозненной мозаики и так, и эдак, но целой картины сложить не удавалось. Окончательно сбившись с толку, она решила еще раз перечесть все депеши направленные из Нурбана, но тщетно, яснее так и не стало. В письмах не встречалась ни единого слова о надвигающейся опасности.

'Как же тогда сведения от Ансельма? Неужели фальшивка? Да нет, глупости, источник верный. К тому же из-за пустых слухов люди в имперских подвалах не исчезают. Нурбанский глава безопасности просто так свой хлеб не ест. Значит в письме истина. Ох, Есфирь, коровушка! Все еще больше напутала. К тому же и с Иреной пришлось решать в спешном порядке. Ох, глупо было все сливать в одно, но с другой стороны, она теперь под надежной охраной. Раз сестры взялись за дело, то костьми лягут, но выполнят'.

Было уже за полночь, когда матушка поднялась из кресла; следовало лечь и хоть немного поспать. До заутрени оставалось часа четыре. Она взяла со стола свечку и, прикрывая пламя рукой, отправилась в спальню. Ее келья не отличалась от келий прочих сестер, лишь полный доспех на подставке серебристо посверкивал в углу. Хороший доспех, добротный, и в деле не раз побывал, только хозяйке уже в нем не ходить, поскольку не втиснуться. Сильно раздобрела матушка от неспешной, но чересчур головоломной жизни. Имелось у нее еще одно послабление кроме мягкого кресла: хорошая кухня и вкусная еда. Старшая сестра Иеофилия, зная слабость настоятельницы, всегда старалась порадовать застольным разнообразием.