Валентин Сорокин - Макаки

Евгений Иванович Осетров, мой учитель, помню, уже после грандиозного успеха творческого вечера Сорокина в октябре 1967-го это нам всем и сказал. Осетров - автор уникальных книг-исследований о «Слове и полку Игореве» - ему ли не чувствовать лучше других эту прямую преемственную линию от «Слова» к Сорокину через века?! Помню, и Дмитрий Сергеевич Лихачев, когда Осетров «Избранное» Сорокина со своим предисловием ему в 1978-м подарил и своими сокровенными соображениями с Лихачевым (в ту пору, еще «нашим», не перебежавшим на поклон к «дерьмократам») на будущее молодого автора поделился, то подтвердил, что Осетров в своих предчувствиях, может быть, в чем-то прав. Да, мол, высокая эпичность, патриотическая обнаженность и особый язык, раскаленный, пышущий удивительным сплавом язычества и христианства, у Сорокина созвучны «Слову», на одной со «Словом» волне. Но, мол, надо все-таки еще не спешить бить в литавры и трубить в трубы о гении. Не сломать бы ранними захваливаниями парня. Мол, посмотрим, как развернется сорокинский талант.

Время показало, что Сорокин развернулся мощно и действительно по-богатырски, как истинный эпический поэт - сказитель нашего времени, наследник древнерусского пламенного «Слова». Сам его внутренний склад не мог не выплеснуться в пафосном эпосе, в великой русской соборности, в современном призыве русских к объединению для спасения Отечества.

Все его поэмы шли через цензуру чрезвычайно трудно. Книги стихов урезали наполовину. Почти за каждую строку шел бой. Критик В. Огрызко сейчас наивно удивляется: «Если поэта зажимали, то почему его так часто издавали? А если он считался неугодным, то почему периодически награждался орденами и государственными премиями? Действительно Сорокин стал жертвой интриг со стороны партийной верхушки, или это он просто сотворил себе красивую легенду?» Но тут все просто объясняется -молодым надо понять тогдашнюю особую раскладку сил в правящей партии. На поверхности вроде бы мирно, «интернационально» сосуществовали, но за кулисой тогда насмерть боролись за влияние «Иудейская партия внутри КПСС» и «Русская партия внутри КПСС». Сорокина «они» возненавидели сразу, увидев в нем именно набирающего силу великого русского поэта. КГБ арестовывало артистов-чтецов за чтение поэм «Дмитрий Донской» и «Бессмертный маршал» (знаменитого тогда чтеца Кузнецова мы еле-еле вынули из лубянковского застенка). И нам приходилось каждый раз поднимать на ноги все связи «Русской партии внутри КПСС», чтобы книжки Сорокина выходили. Открою уж тайну «русского клуба»: бывало, что приходилось даже просить «нашего» члена Политбюро Черненко, чтобы тот уговорил Брежнева (последнюю «инстанцию»!) посоветовать Андропову-Файнштейну отступиться. И не проводить очередные лубянковские «зачистки» Сорокина. Мол, это бы надо мудро сделать в интересах стабилизации общественного мнения, и учитывая масштабность и колоссальный авторитет фигуры Сорокина в русских кругах. Разрешил же, мол, Сталин «Русский лес» Леониду Леонову и «Тихий Дон» Михаилу Шолохову. Мол, все равно уже поэмы «Дмитрий Донской» и «Бессмертный маршал» широко пошли через самиздат по рукам и даже уже их в клубах перед переполненными залами профессиональные чтецы-эстрадники, ловя успех, читают. Лучше, мол, не подрывать гонениями на Сорокина авторитет советской власти. С национальными русскими величинами такого масштаба, как Сорокин, даже всесильной партии надо считаться. И такая аргументация на Брежнева действовала.

Вообще нынешнему поколению надо бы знать, что Константину Черненко, как и Леониду Брежневу, «они» при жизни пятки лизали, беспардонными «коротичевскими» дифирамбами все страницы газет заполняли, а потом оболгали, грязью с ног до головы залепили. Абсолютно неграмотного прохиндея и самодура, законченного троцкиста и сатаниста Хрущева за то, что оклеветал Сталина, в «перестройку» славили, икону из нехристя делали. А Брежневу «застой» приписали. Между тем, я не сужу о хозяйстве, но уж в области-то культуры при Брежневе был самый расцвет. Василия Белова, Федора Абрамова, Бориса Можаева, Виктора Астафьева, Валентина Распутина, Николая Рубцова, Василия Федорова мы, русские, получили возможность открыто в своем издательстве «Современник» печатать. И, кстати, «пробил» через «инстанции» те же «Кануны» Белова - великую эпопею, равную «Тихому Дону», - именно самоотверженный, неистовый главный редактор «Современника» Валентин Сорокин. А вожди ему это делать дали - от гнева Суслова и Андропова его прикрыли. Нет, Сорокин не ходил у вождей любимчиках. Но и Брежнев, и Черненко хорошо понимали, что нельзя все время русскому духу кран перекрывать, все гайки завинчивать. А то паровой котел разнесет. Боялись взрыва - русского бунта. Потому Сорокину и делали послабления. С его популярностью в русских кругах вожди считались.

Брежнев в молодости был очень неглупым человеком. Бесчисленное количество хороших стихов на память знал и любил в молодости читать стихи в компаниях. Черненко же и вовсе был культурным гуманитарием, историком по образованию. И рядом с другими членами Политбюро, совершенно серым «кардиналом партии» Сусловым, ничего, кроме Маркса, не читавшим, или тем же Андроповым-Файнштейном - вообще ничего не кончившим и самообразования никого не сумевшим получить, истории России не знавшим, культуры ее не понимавшим и не принимавшим, только джазом душу себе отводившим (у него и кличка внутрипартийная была Джазист) - Черненко выглядел светочем. Во всяком случае, ему хоть можно было что-то объяснить. Черненко и Брежнев, любивший его стихи, и спасли Сорокина. Не дали Андропову Сорокина в лагерь засадить, хотя тому этого очень хотелось - русских, тем более, православных, «они» всегда готовы были забить насмерть.

Я отвлекся на эти воспоминания о Черненко и Брежневе, потому что иначе молодым критикам, таким как В. Огрызко или В. Бондаренко, теперь не понять, почему это вдруг русские самородки в брежневскую пору при засилье насквозь «чужой» Лубянки все-таки выживали. Почему Сорокина не постигла трагическая участь якобы покончивших с собой Сергея Есенина и Владимира Маяковского? Хотя попытки физически убрать Сорокина, довести его «до самоубийства», скажу как прямой свидетель, были, и только вовремя подоспевшие русские друзья его уберегли.

Слава Господу, что Валентин Сорокин не дал себя сломать, что остался верен своему подвижническому духу. Что-таки осуществил свое могучее восхождение на вершину русского Парнаса, где имя его сейчас стоит рядом с самыми выдающимися поэтами в русской истории. Уверен, что время будет только прибавлять славы звучному имени Валентин Сорокин за благородное жертвенное служение Русской Идее. Он нас всех призывает: