Валентин Сорокин - Макаки

Валентин Васильевич Сорокин! Он заявил о себе сразу очень мощно и ярко. Пришел к нам тогда в конце 60-х годов в загнанные в «катакомбы», полуподпольные «русские клубы» под крышей ВООПИК - Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, прочитал стихи и всех покорил.

Любители поэзии и раньше слышали о нем как о наиболее перспективном выпускнике Высших литературных курсов. Знали, что у Сорокина с юности была трогательная любовная лирика. Проницательный критик журнала «Знамя» Александр Макаров, к сожалению, рано от нас ушедший, приветствовал «явление поэта-песенника с редким природным чувством ритма и слова» и, активно поддерживая в своей рецензии «тонкого лирика Сорокина», делал вывод, что «перед нами исповедь сердца, охваченного ненасытной жаждой жизни», и восторженно цитировал его:

Я живу, живу - и как не жил,

Я спешу, спешу — как не спешил,

Я люблю и полюбиться не могу.

Перед всем и перед всеми я в долгу.

Многие тогда думали, что Валентин Сорокин звонко примкнет к «исповедальной поэзии», составит компанию Евгению Евтушенко, Владимиру Цыбину, Андрею Вознесенскому, Белле Ахмадулиной, Новелле Матвеевой. Студенты в институтах переписывали его «Черемуху»:

Черемуха моя, оснеженная доля,

Одна ты у меня — на все большое поле.

Цвети, цвети, цвети, пылай, пока я молод,

Весенним солнцем день напополам расколот.

Я шел на шелест твой, на голос твой горячий,

И пела для меня звезда моей удачи.

Из ярости и тьмы, из грохота и света

Явилась ты ко мне, костер в ладонях лета!

Черемуха моя, оснеженная доля,

Одна ты у меня - на все большое поле.

Но в «русские клубы» Валентин Сорокин пришел не к «чужим», а к «родным» и открыл нам себя сокровенного. И он читал у нас по «катакомбам» не свою трогательную любовную «тихую лирику». Он храбро витийствовал о самом нашем больном - о Русском. И его стихи, опережая появление в столице самого поэта, вернувшегося в провинцию, побежали по рукам в подпольном русском «самиздате», как волны по русскому океану, молитвенно повторялись в «русских клубах», как богослужебная минея:

Нас ведут, и не библейским садом,

Не царя встречаем у ворот.

Словно волки, завладевши стадом,

Палачи терзают мой народ.

Все мы — люди и немножко - братья,

И за верность нашу красоте

Ты, Христос, недавно снят с распятья,

Мы же и сегодня на кресте.

Наши раны шиты-перешиты,

А могилы — у любой версты.

И в России символы защиты:

Воин, Богородица и ты.

Нас лишили даже честной битвы,

Но над нами ангелы поют.

Собирая клятвы и молитвы,

Храмы солнцелобые встают.

Мы были потрясены. Валентин Сорокин при советской власти, при действующем КГБ смел писать и даже публично печатать:

Угасание империи

Вколачивание догм — безверие,

Двор без ограды и ворот.

Еще держалась вся империя.

Но главный умирал народ.

Захваченные территории

Не просто, а назло врагам

Тянулись к собственной истории,

К поверженным своим богам.

А в Риме речи, в Риме посулы,

Величия нетрезвый дух.

И валят друг на друга консулы

Тоску очередных разрух...

Особо разгадывать шифр не приходилось. В «русских клубах» все знали, что Россия по сокровенному православному преданию это Москва - Третий Рим, и всё всем было нам сразу понятно. А про «Грабителей» с чужими лицами Сорокин и вовсе, размахивая кулаком, читал по «русским клубам» в лоб:

Ой, не храмы разрушали это.

Русь, тебя хотели сжить со света.

Увозили золото, иконы

Варвары, презревшие законы.

Увозили доброту и веру.

Непокорных ставили к барьеру.

И над тем, кто сердцем не отрекся,

Револьвер ни разу не осекся.

Мы плакали навзрыд, слушая Сорокина. Триумф тогда у молодого, красивого, «фактурного» уральского казака, обладавшего прекрасными ораторскими способностями, как Владимир Маяковский, был у нас в «русских клубах» бешенным. Он просветлял наши взгляды, выводил нас всех из унижения. Он громко возглашал в своих проникновенных, яростных стихах о том, о чем мы шептались с оглядкой, что нам казалось и сказать-то вслух никак нельзя, а то сразу заклюют. И он многое внутри нас всех перевернул, заставил поверить в себя - в русскую правду.

Когда в октябре 1967-го года молодой Валентин Сорокин по моему приглашению (а я был тогда на общественных началах ответственным секретарем «русских клубов» и выполнял решения нашего «подпольного штаба») приехал, чтобы выступить с творческим вечером в Высокопетровском монастыре на углу Петровки и Бульварного кольца, в зале Центрального Совета ВООПИК, то все мы ждали сенсации. Планировалось выступление сугубо перед «штабом», но зал был битком набит, стояли в проходах. Да и кто? Какие люди, какие имена! Такие, как Владимир Солоухин, два знаменитых Иванова, автор «Руси изначальной» и автор «Вечного зова», главный редактор «Молодой гвардии» Анатолий Никонов. И седовласые академики, такие, как Игорь Петрянов-Соколов, Борис Рыбаков и Борис Раушенбах, и народные артисты уровня Ивана Семеновича Козловского и Людмилы Зыкиной. И мэтры литературной критики, великие знатоки поэзии Юрий Прокушев и Евгений Осетров. И звезды русского духа, через ГУЛАГ прошедшие, такие, как Олег Волков. И в штатском священники из издательского отдела Московской патриархии, приведенные лицезреть чудо Господне архиепископом Питиримом. И «наши люди» из ЦК КПСС и КГБ (были среди нас и такие!). И тогда молодые, но в будущем ставшие знаменитыми деятелями «русского возрождения» Дмитрий Балашов, Сергей Семанов, Олег Михайлов, Петр Палиевский, Святослав Котенко, Дмитрий Урнов, Виктор Чалмаев, Вадим Кожинов, Татьяна Глушкова, Марк Любомудров, Иван Лысцов, Виктор Петелин, Борис Леонов и многие другие. Все-все наши русские подвижники, на помощь и самоотверженную защиту которых мы каждодневно опирались в работе «русских клубов», вдруг непременно захотели присутствовать, чтобы собственными глазами увидеть чудо, про которое подпольно все шепчутся, как о знаке Божьем.

И чудо у всех на глазах свершилось. Будто видение отрока Варфоломея явилось нам с пророчеством о возрождении Святой Руси. Молодой парень в белой льняной рубашке. А какой в нем неистовый дух, какая великая одержимость русской идеей! Да и стихи уже звучали явно не юношеские, не с ломающимся голосом, а крепкие, зрелые, выпуклые, весомые, неотвратимо берущие за душу. Не было ни одного тогда, кто не был бы им покорен, кто тогда не возликовал бы душой и сердцем. Долго, неистово мы все хлопали парню с Урала. Настроение было у всех приподнятое, счастливое, все понимали, что великий праздник души у нас. А потом мы долго-долго говорили о том, что вот прорывается из катакомб русский дух, что поднимается Святая Русь, что неумолимо грядет Русское Возрождение, раз уже такие, как Валентин Сорокин, таланты русская земля опять родить начала.