Валентин Сорокин - Макаки

И кому он нужен?

Недоумение поджидало приглашённых практически весь вечер: почему не объявлено имя ведущего вечер и не от этого ли он иногда запинается, путает слова (вместо "многогранной души", сказав "Многократная") неуместным казался его наряд, явно не вписывающийся в образ, с нелепым высоким воротником, вне стиля и вне времени, "наперекор стихиям"? Что делает на сцене большой оркестр, помпезно представленный как оркестр XXI-го века, когда основная часть выступающих работает под фонограмму? Почему на музыкально-поэтическом вечере, посвящённом Есенину, поют и не есенинские песни, когда в программе в целом их было просто недостаточно, не говоря о качестве их исполнения? Зачем так громогласно выкрикиваются тихие задушевные есенинские строчки? Неужели нельзя было предложить исполнение русских танцев не в таком откровенно стилизованном матрёшечном стиле "а ля рюс"? Какой смысл в дорогом исполнении многих номеров программы известными актёрами, если эти номера можно только с большой натяжкой считать уместными на есенинском вечере? Почему нет единого сценического решения стиля вечера? Где Есенин-философ, Есенин-историк? Где его работы о русском народе, о погибших коренных народах Америки?

Но самое печальное недоумение: где же сам Есенин? Его тонкая умная поэзия, его творческие искания, его биография, в которой главным был совсем не разгул, не лубочное украшательство, а глубокая боль, страдание за Русь, мучительные поиски духовного пути, стремление понять происходящее, совместить мир народных традиций, национального уклада русской жизни, русского характера с происходящими социальными, общественно-политическими революционными событиями? Место проведения вечера, глубокий кризис, охвативший все слои нашего общества, поиск национальной идеи сегодня предполагали обращение к философской, эстетической основе творчества Есенина, осмысления национальной трагедии через его богатейшее наследие. 110-летний юбилей поэта совпал с тяжелейшими историческими испытаниями, выпавшими на долю его Родины, на долю русской литературы, которые так тяготеют к определению "великая" – «великая Россия, великая русская литература» и негоже мерить творчество, жизненный путь одного из самых выдающихся, всемирно признанных русских поэтов, которого можно назвать, используя меткое определение Марины Цветаевой, — "Есениным Всея Руси". Нельзя нивелировать масштаб творчества и личности Поэта. Нельзя к юбилейному вечеру Есенина подходить со сценическими мерками современной "попсы". Однако личность поэта, его идейные, творческие поиски, его лирика, его публицистика, его эпос, его трагическая русская судьба — всё осталось за сценой, всё.

Его опять ранили

Великий Александр Блок в дневнике оставил нам, потомкам, красивую запись о молодом поэте, Сергее Есенине. А Есенин как трепетно сказал о Блоке, учителе своём?! Но киношному авралу некогда глубоко поразмышлять.

То Есенин — суетящийся кролик: торт в царской семье, некулемо поворачиваясь, роняет. То Есенин — парализованный мышонок: при допросе в ЧК хвостик откидывает, попискивая. То Есенин — кучер послушный: при встрече с Троцким кивает согласно на каждую букву, произнесённую вождём.

Номах:

Я теперь вконец отказался от многого,

И в особенности от государства,

Как от мысли праздной,

Оттого что постиг я,

Что все это договор,

Договор зверей окраски разной.

Есенин — пророк, Есенин — поэт, стонущий над братоубийственной войной русских против русских. Есенин обращается к Богу, но разочаровывается, и вновь обращается: надо же, необходимо же ему опереться на истину, на здравый смысл катящейся по России непогоды. Ищет. Находит. Теряет. И здравый смысл катящейся по России непогоды. Ищет. Находит. Теряет. И опять — поиск веры поиск опоры, а ведь сердце-то у него единственное!..

Улеглась моя былая рана —

Пьяный бред не гложет сердце мне.

Синими цветами Тегерана

Я лечу их нынче в чайхане.

Неуклюже киношник всерьёз решил, что у поэта долго и веско бред в голове колыхался от выпитого?... Чушь редкая. Когда же успел Есенин, прожив 30 лет, оставить многотомное собрание сочинений, да ещё, благодаря Юрию Львовичу Прокушеву, — академическое? Когда? И когда смог поэт постигнуть и расцвести сердцем и разумом от крылатой и полетной любви? Ведь так воспеть и передать чувство любви, ласковость любви, надежду и устремлённость влюблённого человек мог только роскошно-богатырского здоровья поэт, оберегаемый от недомоганий самой матерью-природой.

Русский свет

Жить не ново, погибать не ново.

Зубы сжав, страдаю и пою.

Я давно на Поле Куликовом

Под кривыми саблями стою.

О земле подумаю, о хлебе,

О народе, лёгшем под гранит,

Не луна пылает ночью в небе,

А душа великая горит.

Что ни год — тревожная судьбина,

Что ни день, то пуля, то броня,

Потому знакомая рябина

У калитки встретила меня.

«Скоро избы наши растворятся,

Реки сгаснут в жутком далеке.

Русские, довольно покоряться

Дьявольской предательской руке.

Поцелуйте дедовы могилы,

Наклонитесь к братовой плите.

И тогда вас не покинут силы,

Свет родной спасает в темноте!»

Прикоснусь к полынь-траве устами:

В океане погребённых рас

Русские умолкли над крестами,

Но ещё надеются на нас.

Уступал я недругам и прочим

Ворогам, но больше — смысла нет,

Пусть звенит по всем дорогам отчим

Русский свет,

неодолимый свет!

Стихотворение звучит свежо, а написано мною аж в 1991 году.

Оркестр имени Сергея Прокофьева изнывал на сцене в буквальном смысле слова и смущал этим зрителей первых рядов, среди которых присутствовали и родственники Есенина. Дирижировал оркестром, более для формы, чем для музыкального сопровождения, Народный артист Павел Овсянников, — оркестр мучительно отбывал положенное время на сцене, не зная, куда девать смычки, руки, ноги. Иногда, невпопад вдруг начинал играть, на фоне звучащей фонограммы, вводя в заблуждение публику имитацией балалайки скрипками. Звучала балалаечная музыка, а артисты при этом водили смычком по скрипичным струнам.

Заслуженная артистка России Людмила Николаева неряшливо отплясывала и притопывала сама, соблазняя публику неумеренным, несоответствующим характером веселья, приличным разве что на народных гулянках. Сцены ей не хватило, и она выскочила в зал, поближе к почётным гостям, забыв о месте и смысле проведения вечера, о своём возрасте... Перевосторгалась дама.

Ансамбль "Берёзка" имени Надежды Надеждиной, художественный руководитель Мира Кольцова, вышел с русской берёзкой, при этом каждая из танцующих удивительно напоминала куклу Барби. Они жеманно исполнили свою роль на фоне скудных и не очень понимаемых зрителями хаотичных кадров кинохроники, показывающей совсем другой образ русской женщины (простой и естественной) — матери Есенина, которая с затаённым страданием смотрела на происходящее.