Валентин Сорокин - Макаки

Перебивая друг друга, делились новостями и заботами, радостями и горестями жизни, которую прорабы перестройки нафаршировали нищетою и неуютом, грабежами и убийствами, ложью и предательством. Но вдруг смех и вздохи замерли. Гремя дверьми и шаркая рыночным портфелем, в центре михалковского кабинета вырос, взбеленный и пылающий дудаевским гневом, Феликс Кузнецов, сопровождаемый помощницей Михалкова, старухой.

— Ти-и-х-х-о-о! — скомандовал гость. Рука, левая, тяжело потряхивала портфель, с верблюжий горб величиною, а правая — взлетала и падала, взлетала и падала, как у Льва Троцкого на краснофлаговых подмостках в 1918 году при арестах, конфискациях и расстрелах... Валерий Николаевич, председатель СП России, насторожился и длинно, по журавлиной схеме, вытянул шею. А железный Феликс Феодосьевич, широко расставив обе лидерские ноги, сипел, переполненный до горлышка страстями:

— Л-ларионов, геть, геть, геть! — И опять: — Ти-и-х-х-о-о! — И далее, еще скандальнее: — Я член!.. Я член!.. Я член-корреспондент!.. Я первый зам Сергея Владимировича Михалкова, ти-и-и-х-х-х-хо-хо-хо!.. — Рубанул по воздуху оккупационною ладонью, ковшеобразной и чуткой к монетизации...

Никто, конечно, не оробел. А я, простофиля русофильская, поймал его бронтейно-гангнусовский взгляд и громко продекламировал:

— Перед русским поэтом ты — никто! — ..

Железный Феликс дернулся и, запунцовев, прицикнул: — Ма-альчиш-шка! —... сделав три весьма нервных приседания на ковре, Феликс Эдмундович Кузнецов яростно, в две пятерни, высоко вскинул над собою верблюжий мешок, горбатый академический портфель, и так треснул им об михалковский стол, что половина крышки стола отломилась, а из разорванной пасти багажника выскочило, на четвереньках, человекообразное существо и, внюхиваясь в обстановку, визжа и оборачиваясь на нас, исчезло в тревожной мгле.

— Что, кто это? — шепнул мне в ухо замечательный поэт Евгений Антошкин.

— Не угадал? Да это литературный враг члена-корреспондента. Зачем затолкнул его в сумку Феликс? — запечалился лирик Андрей Облог. Но в общую тоску нашу вмешался зарубежный журналист, вызванный кем-то из Тамбова или Израиля, гражданин РФ и Таиланда, Давид Иванович Стручик: — Мужики, нет, но Славик Шустер это, не Славик, это, я не сомневаюсь, — крупный исторический сказатель Радзинский: по визгу определять надо, по визгу!.. Счастлив, едет на базар в Париж книгами торговать, здоровкаться с президентами: Шираком и Путиным. Звездный русский талантище!..

Голоса:

— Неужели у коренных народов России истинные творцы перевелись?

— Да кому они, истинные-то, нужны, Швыдкому?..

— А почему они, оба, оказались в мешке у Дзержинского?

— А Феликс Феодосьевич, простите, Эдмундович, с Валерием Николаевичем Ганичевым гигантскую ассоциацию создают — от Пекина через Армавир на Бухенвальд и Даллас, Всемирный Соборцэдээловских патриотов, ЦДЭЛ же они приватизировали, ай нет?.. И Россию приватизируют. У них — Кобзон, Немцов, Явлинский, Пелевин, Вознесенский, Кох и Гангнус, русские националисты, казаки семиреченские!..

— Ганичев тут ни при чем! У Ганичева “сикхи на плантациях” трудятся, профсоюзный комитет у них свой. Ганичев плюралист, защитник православного русского народа, первый зам Патриарха!.. Архимандрит. Коммунист.

— Не коммунист, а собиратель борцов за правое дело!

— Да, два сапога, пара! Кузнецов и Ганичев — борцы за мешок!.. s возражал голос из толпы, нахлынувшей в кабинеты и в коридоры за Михалковым Сергеем Владимировичем, явившимся снимать с должностей нас, начиная с Ларионова и кончая слесарем-сантехником. Вот и шумела в МСПС публика ранее им отстраненных, уволенных, сокращенных, а теперь привлеченных на помощь — оттяпать у писателей СНГ и России особенно — Дом Ростовых, изображая заседание Исполкома МСПС. Публика — рабы мафии, гастарбайтеры!

— Зачем Феликс Эдмундович засунул в мешок Радзинского?

— Не засовывал он Радзинского. Честные писатели покинули сборище Михалкова, а Кузнецов рассчитывал на победу, на их победу, победу Михалкова, Ганичева и Дзержинского, а получился театр! — Верно подметил Володя Личутин — в МСПС сплошные масоны. Поднялись и ушли, масоны. Но уже во дворе какой-то ученик Михалкова острил:

— Личутин Вовка видел сон:

Сидят в МСПС масоны,

А он, поскольку не масон,

Со страху наложил в кальсоны,

Итог:

Большой талант и не масон,

А вот остался без кальсон.

Самого же Сергея Владимировича держали спереди и сзади приглашённые им крепостные, безграмотные вопя: “Слава Арсению Михалкову и Феликсу Ганичеву!”. “Нет Абрааму Сорокину и Федоту Кузнецову!”.. “Слава нам, детям и внукам председателя МСПС!”. “Да здравствуют ЧЕЛСИ и ЛДПР!”.

Но бразды власти Михалков, прикарманя, утерял, как в Республике Киргизия Аскар Акаев... Началась массовая паника и массовый стресс руководителей писательских Союзов. Басаевская бабка оранжевый платок взреяла.

— Зачем ты влёпался в такую грязь? — спросил я Валерия Ганичева.

— А я ничего, я ничегошеньки, я заместитель Патриарха, я православный! — и захлопнул передо мною дверь в михалковский зал... Старый ослушник.

Единственная веточка, соединяющая нас по странам СНГ с родными русскими литераторами — и та захвачена штурмовиками Михалкова, Кузнецова и Ганичева, захвачена, дабы завтра приватизировать, поделить и захапать. Жаль, не фабриканты и не заводчики сии магнаты: может — они отказались бы или не заметили бы Дом МСПС, Дом Ростовых, давясь прибылями с производства, с собственных предприятий, жаль.

Я не приватизировал даже воробья, хотя он несколько лет чирикает и кормится мною из форточки. И слава Богу. Но Кузнецов и Ганичев, случайные в литературе люди, давешние комсомольские вожаки, по разбойному свисту девяностодвухлетнего Михалкова, изумительного баснописца и гимняка, шутника хулиганистого, обожаемого во Вселенной, готовы у брата выхватить ключ от комнаты и торгануть ею. Мало нахапали?

Никто не имеет права судить верующего. Даже вчерашнего атеиста, а сегодняшнего богомола мы судить не имеем права, если человек искренне склоняется перед Христом. но эти?.. Идеологические вожаки, встречавшие в штыки молитву, вывозившие иконы из церквей и соборов, — теперь вновь поучают нас: как нам держаться среди родного народа, народа, измученного их дедами и отцами, политбюровстрвующей бандой!..

Славик Шустер, Огрызко, кричит: “Мы не печатали Валентина Сорокина три года. Мы вывели его из редколлегии. Я наказал его!”. Господи, да моя поэма “Бессмертный маршал” о Г.К. Жукове была запрещена политбюровцами 13 лет, и что? А за поэму “Дмитрий Донской” Сергея Викулова таскали Беляев и Зимянин по коридорам ЦК КПСС, но я ведь не завидую Огрызке, я даже Радзинскому не завидую. А завидую я — терпению своему.