Александр Архиповец - Танцующая в пламени.

- Ваша милость! Простите, Ваша милость! Вам не плохо?

- Нет, нет, Люсьен. Просто задумался, продолжай.

Люсьен де Вилено, теперь уже совсем не тот безусый юноша, которого когда-то определил в его свиту Ягур. Бывалый воин, прошедший плечо к плечу многие битвы и носивший на теле шрамы, дослужился до чина тысячника и титула графа. Имел немалый доход и поместья. Мог бы жить в свое удовольствие, но предпочел остаться рядом с ним. По сути, он исполнял в последнее время обязанности защитника Межгорья Дактониии, хотя в основных вопросах неизменно советовался с Леоном.

- Торинские тысячи неделю назад с границы ушли в Лотширию.

Остались небольшие разъезды.

- Об этом ты мне уже докладывал. Как думаешь? С чем это связано?

- Сегодня верный человек с той стороны передал весточку, что

Филипп силами горцев осадил Лот.

- Были же сведения, что его схватил де Фовер?

- Значит, умудрился сбежать! В это еще можно поверить. Но чтобы договориться с вождями горцев? Как убедил? Где взял столько золота?

- Скорее всего, из тайников Гюстава. Но если подойдут войска с границы, и из Торинии, то им несдобровать. Неужели не понимает таких простых вещей?

- Рядом с ним видели очень красивую женщину. По описанию… - тут де Виляно, словно сомневаясь, умолк…

- Салма де Гиньон… - окончил за него Барель.

- Ваша светлость, как Вы догадались? Или у Вас свои прознатчики?

Леон в ответ печально улыбнулся.

- Люсьен, Люсьен… Есть вещи, которые я не могу доверить даже тебе… Не обижайся. Все началось в пещере. Когда мы уходили из

Фракии. Помнишь? Шаровую молнию… В тот миг я невольно переступил грань… Это все, что могу сказать… В противном случае часть своего проклятья переложу на тебя. Не молчи! Вижу, хочешь что-то сказать, но сомневаешься.

- Ваша светлость…

- Ну же!

- Вас хочет видеть юноша. Твердит об очень важных вестях из

Фракии. Но раньше, я его что-то тут не видывал. Вы кого-то ждете?

- Юноша? - сердце Леона тревожно сжалось. Напомнила о себе

"Книга судеб". - Пусть его приведут.

- При нем нашли кинжал и арбалет. Их оставить?

Ziriz молчал. Да и сам Барель опасности не чуял.

- Оставьте.

Де Веляно ненадолго вышел. Вернулся вместе с юношей, лет шестнадцати. И вновь "вспомнилось" будущее.

Стройный, легкий, с черными волосами и серыми глазами - он, безусловно, кого-то напоминал. Хорошо знакомого из тех давних времен, когда Леон еще умел забывать.

Их взгляды встретились: пылкий, полный юношеского огня, и усталый, повидавший много печали на своем веку.

В комнате повисла тревожная тишина. Люсьен, не скрывая удивления, поглядывал то на одного, то на другого. Что-то необычное было в этой немой сцене.

Наконец, Баррель произнес:

- Подойдите поближе. Как Вас величать?

- Леон,.. Ваша милость…

И вновь - тишина, нарушаемая лишь взволнованным дыханием посетителя.

- Какие же ты вести принес нам из Фракии, Леон? И зачем тебе старый арбалет?

Юноша выразительно взглянул в сторону Люсьена.

- Граф де Веляно - мое доверенное лицо, можешь говорить все, что считаешь нужным. - Зачем-то объяснил Барель.

- Ваша милость! Графиня Салма де Гиньон бежала с острова Скорби.

Ее освободил Мартин Макрели.

- Погоди, Леон. Откуда ты это знаешь? Ну-ка, рассказывай поподробнее.

- Я боюсь, Ваша милость, что Вы мне не поверите. Поэтому прошу взглянуть на этот арбалет.

Барель вначале равнодушно, а потом со все большим интересом рассматривал старое оружие. В глазах промелькнула непонятная искра.

Рука привычным движением проверила механическую часть. Воин никогда не забудет своего боевого друга.

- Откуда он у тебя?

- От матери,.. перед отъездом стащил,.. - смутившись, ответил юноша и покраснел.

- Как зовут твою мать?

- Лорис Юргис, Ваша светлость. Жена торинского купца Азиса Юргиса.

И вновь - молчание. На этот раз еще более звонкое и долгое.

Словно в ожидании приговора безжалостного судьи.

- Зачем он тебе?

- Это память о моем отце… Леоне Бареле… - выдохнул, словно бросился вниз головой в пропасть, юноша. Сейчас решалась его судьба…

У Люсьена отвисла челюсть. Вот это новость похлеще бегства Салмы!

Ведь стоит графу Леону Барелю признать сына!!! А ведь похож! Разрази меня гром! Несомненно, похож! Как отнесется к нему Далмира? Детей-то у них нет… Вот так дела!

- Расскажи о матери… Рассказывай все…

Леон волнуясь и часто сбиваясь, стал сумбурно повествовать о матери и сестре. О смерти Азиса, о том, как угодил в сети интриг, сплетенных Макрели. Об острове Скорби и бегстве, о пути в Сак. Обо всем, что довелось испытать за последний месяц.

В доказательство того, что говорит правду, извлек из сумы торлитовый фаллос миледи, покраснев до корней волос.

Барель, равнодушно покрутив его в руках, положил на стол.

- Ну что ж, Леон. Поживи пока во дворце. Отдохни немного.

Поговорить мы с тобой еще успеем. Ступай!

Но чутье Барелю подсказывало иное. Будет еще всего одна мимолетная встреча. Ах, сынок, сынок! Всю жизнь я спасал чужих детей. А для родного - времени так и не нашел. Но если я сейчас тебя признаю и возвышу, то сломаю твою судьбу. Все будет, будет, но потом - годы спустя. Ты уж не обессудь,.. но "Книга судеб" неприкосновенна.

- Ваша светлость!

Вопросительно взглянул на Люсьена.

- Скажите… Леон, Леон может быть Вашим сыном?

- Да, Люсьен! Да!

- Тогда почему же, мой господин?..

- Так нужно… Прошу, запомни мои слова! Спустя годы вы встретитесь вновь. И тогда ты должен ему помочь. Обещаешь?

- Клянусь!

- Иногда такие клятвы превращают жизнь в каторгу. Надеюсь, тебя эта участь обойдет стороной.

Запел серебряный молоточек. Без острой нужды их беседу никто не смел прерывать.

Де Веляно сам отворил дверь. Слуга подал пакет.

- Прошу меня простить. Гонец едва жив. Говорит - не терпит отлагательства.

Леон взломал печать Филиппа. Знакомый почерк. Вот только писавшая рука слишком дрожала: "Леон! Заклинаю тебя всем святым, помоги!.."

Ziriz, сильно сжал запястье, предупреждая об опасности.

Лучик Оризиса, по-хозяйски осмотрев комнату, нашел безмятежно спавшего Леона. Возмущенный таким безобразием, стал упрямо пробиваться сквозь сомкнутые веки - будить юношу. Вначале, тот недовольно вертел головой, прикрывая глаза рукой, попытался спрятаться под шелковым покрывалом. Наконец, громко чихнув, открыл глаза. Сон мигом исчез, будто и не было вовсе. Темно-зеленый бархат обоев, серебро светильников, резная дубовая мебель, пуховая перина и аромат стоящих в высокой инструктированной золотом вазе гливеций - все говорило о богатстве и значимости.

"Так признал его отец или нет? Ни слова об этом сказано не было.

Но взашей не гнали, да и в каземат, как наглого лжеца и самозванца, не волокли. Наоборот, позволили вымыться в графской купальне, хорошо накормили, поселили в богатые покои".