Гай Орловский - Принц – Консорт

Но это не магия, вокруг меня возник лед, стиснул, стало трудно дышать, а очертания этих сволочей смазались и поплыли, причудливо искажаясь. Я пытался вздохнуть, однако на грудь навалили могильную плиту, и только теперь ощутил лютый холод, что пробрался в мое разгоряченное тело и начал сковывать кости.

Слой льда стал вроде бы еще толще, я завис в нем, чувствуя, как нечем дышать, в комнате уже почти ничего не видно, только мелькают смутные тени, а грудь, пытаясь расшириться и захватить пастью воздуха, упирается в ледяную стену…

При нехватке воздуха начинаются спазмы, в этом состоянии могу не дышать почти минуту, вечность, но вечность прошла, в голове начался звон, грохот, легкие трещат от усилий получить хоть каплю воздуха.

Раздался звенящий фохот, мир разлетелся вдрызг. Я рухнул на груду колотого льда и жадно хватал ши- роко распахнутым ртом воздух. Глаза слезятся, не сразу рассмотрел в комнате кучу народу, мои телохранители суется и покрикивают, но в центре комнаты… отец Дитрих, у его ног два ярко-синих пятна, некая слизь, а еще два священника ходят вдоль стен и движениями раскрытых ладоней с растопыренными пальцами уничтожают лед и лохмотья инея.

Оба с благостно-суровыми лицами, словно сошедшие с икон, бледные, с желтыми щеками, у одного глаза запали так глубоко, что вижу только темные пещеры глазниц, а второй, напротив, с круглыми, как у совы, глазами, выпуклыми и блестящими.

Отец Дитрих шагнул ко мне, в глазах неясное осуждение.

– Все-все, поднимайся!…

Меня трясло, подбрасывало судорогами, я пытался как-то восстановить контроль, но жуткие спазмы рвут сухожилия с такой силой, что я слышал треск и шипел сквозь зубы от дикой боли, потому что настоящий мужчина не имеет права кричать и выказать боль, я же не демократ, это они орут, если даже пальчик прищемят…

Отец Дитрих время от времени трогал меня, я сразу же чувствовал, как нечто входит в меня горячее, как раскаленный прут, но острая боль через мгновение переходила в приятное, даже сладкое ощущение.

С трудом я воздел себя на ноги, ошалело уставился на пятна синей слизи, догадываясь, от кого они остались.

– Что… это… было?

– Ты спасся чудом, – сказал отец Дитрих сурово.

– Да, – ответил я, – уже… ага…

Он отмахнулся.

– Это пустяки. Хуже то, что глыба льда уже начала погружаться в пол с тобой вместе. Оттуда даже мы не смогли бы. Так бы и двигалась вниз до самого ада.

Я вздрогнул.

– Господи…

– Они запечатали все двери, – объяснил он, – потому твои люди не могли их даже взломать. Давай провожу до твоей комнаты.

Я запротестовал:

– Отец Дитрих!

Однако он крепко взял за локоть и вывел в соседнее помещение, что совсем не комната, а мои покои, размером с такое, что до сих пор не могу подобрать аналог.

Я рухнул в кресло, отец Дитрих сел напротив и протянул мне большую чашку. Я дернулся, ощутив аромат крепкого кофе.

Он держал обеими руками у моих губ, потому что мои все еще дергаются, как у припадочного. Я жадно глотал, обжигаясь, такой же крепкий, сладкий и горячий, какой обожаю.

Я поглотил больше половины, наконец ухитрился разжать стиснутые челюсти и просипеть:

– Но… как?

– У тебя подсмотрел, – ответил он с улыбкой. – А вкус помню…

– С ума сойти, – прошептал я и уже не смог удерживать тяжелые, как свинцовые плиты, веки, – это же…

В сон провалился я раньше, чем в глазах померк свет. Дальше был настолько дикий кошмар в аду, куда провалился, что временами даже понимал, что сплю, но вырваться не мог

Мне казалось, что проспал несколько суток, но, когда открыл глаза, из-за двери все еще доносятся те же голоса. В поле зрения появился отец Дитрих.

Я распахнул глаза шире и понял, что все так же сижу в кресле, где заснул так нелепо. Через распахну- тую дверь кабинета видно, как монахи заканчивают там кропить святой водой окна, а столяр уже насадил выбитые створки двери на место и проверяет, плотно ли закрываются.

Отец Дитрих заметил, что я пришел в себя, приблизился с озабоченным лицом.

– Очнулся?… Очень хорошо. Ты крепче, чем мы думали.

– Ничего себе, – пробормотал я в неловкости, – в обморок, подумать только, я почти юная леди… Отец Дитрих, а как вы поспели так вовремя?

Он перекрестился, лицо строгое, но мне показалось, что в глазах проступило некоторое замешательство.

– Они почему-то оставили след, – ответил он, – что нехарактерно… Но мои братья с такими встречались, потому сразу сюда.

– А вы?

– Я тоже, – сказал он скромно. – Это не самые, так сказать, но надо знать их уязвимые места, а не пытаться… по головам. Головы даже у большинства людей просто литые. В обшем, отныне среди твоих телохранителей, сын мой, будет и монах.

Я сказал слабо:

– Отец Дитрих…

– Не возражай, – велел он строго. – Ему ничего не стоит вовремя прикрыть тебя святым крепким словом. На самом деле это просто, когда знаешь, где у кого уязвимые места… Но, конечно, лучше всего, если бы ты сам обрел защиту От таких и… посложнее.

Я прохрипел:

– Отец Дитрих! Да я всеми фибрями…

– Храм Истины, – напомнил он. – Пройдешь испытание, тогда тебе телохранители вовсе ни к чему, а ты ж о таком мечтаешь? Сегодня тебе просто повезло. Священники оказались не заняты и потому сразу ощутили приближение Зла.

– Я вообще счастливый.

– Но в следующий раз пришлют кого-то посильнее, – ответил он очень серьезно. – Вряд ли смогу защитить.

– Даже с этими двумя священниками?

– У нас есть и посильнее их, – ответил он уклончиво, – но на Юге маги изощреннее.

– Господи…

Он сказал строго:

– Если тебе наплевать на свою жизнь, то подумай о своем деле. Все рухнет, ты понимаешь?

Я сказал с тоской:

– Отец Дитрих, тут на небо некогда взглянуть, куда уж ехать куда-то далеко на Север и заниматься… усовершенствованием, повышением квалификации, когда здесь дом горит?… Сперва все погасим, наладим, а потом…

– Потом может не быть, – ответил он холодно и почти враждебно, – что-то в жизни можно отложить, но нельзя откладывать постоянно то, от чего зависит не только твоя жизнь.

Я опустил голову, долго вздыхал, священники уже удалились, отец Дитрих сурово молчит, наконец я проговорил с тяжелым вздохом:

– Хорошо. Дайте неделю. Я оставлю распоряжения, а потом… да, отправлюсь на вивисекцию.

– На Испытание, – поправил он.

Я переспросил:

– Испытание? Я думал… гм… меня там чему-то обучат по-быстрому, дадут какой-нить амулетик… в смысле, освященный крестик…

Он вздохнул.

– Что за язычество… Сперва будет Великое Испытание. И только если сумеешь пройти, сын мой, тебя пропустят на ступеньку выше…