Вахтанг Ананян - На берегу Севана

И дед вдруг запел, запел по-курдски ту песню, что пропела девушка: песню-упрек старшему брату. Голос у деда был дрожаший, но пел он с большим чувством.

- Вы эту песню, конечно, не поняли, - продолжал дед, - а перевести ее слово в слово мне трудно, но я вам скажу, что она значит. «Если у меня нет старшего брата, - пела девушка, - я сама, своей кровью, сумею защитить свою честь». Услышав эти тяжкие слова, старший брат сбросил с головы колпак, положил на камень, снял с плеча свой лук. Начался поединок. Убил его Авдал-бек, погиб старший брат… Вырвала тогда сестра прядь волос из своих кос, положила на тело брата и снова запела песню. В ней она хвалила смелость и преданность брата…

И дед повторил песню девушки, полную тоски.

- Так вот, - сказал дед, окончив песню, - спела она, потом подняла лук и стрелы брата и хотела сама биться с Авдалбеком. Но тут бросился к ней второй брат. Он поцеловал сестру в лоб и заставил уйти. А сам крикнул врагу: «Эй, бесчестный, нашу кровь ты увидишь, но сестре не бывать под твоей нечистой кровлей!» Снял он свой колпак, положил на камень, натянул тетиву… Только Авдал-бек знатный был стрелок, птицу в небе находила его стрела. Зазвенела тетива, упал и второй брат. Вырвала еще прядь волос девушка, положила на тело брата и снова запела…

Спев и эту песню, дед Асатур продолжал свой рассказ. Один за другим вступали в бой с Авдал-беком братья Зарэ, один за другим гибли, и каждого из них провожала девушка своей печальной песней. В песнях этих Зарэ восхваляла мужество и смелость одного брата, нежное сердце другого, красоту и стройность третьего, добрую душу и большое сердце четвертого…

Взволнованно пел дед, и тихо плакала, слушая его, Асмик.

- Когда был убит самый последний, младший брат, - досказал дед Асатур, - Зарэ спела свою последнюю песню. Но в ней не было скорби, печали. Песня была полна гнева, звала к мести… - Дед точно помолодел: выпрямился, голос окреп, взгляд ожил, рука сжимала рукоятку кинжала. - Когда Зарэ спела, она взяла лук и стрелы братьев, надела колпак младшего, украшенный шелком, и сама вышла вперед… Какой она была в эту минуту красавицей, гордой, гневной! Авдал-бек спрятался, укрылся за камнями, но орлиный глаз девушки нашел его. Нашла его и стрела ее, стрела справедливой мести за пролитую кровь братьев… Оросила, пропитала кровь семи братьев землю, и земля родила цветок - алый, как кровь.

Окончив свой рассказ, дед Асатур снова взял в рот свою старенькую трубочку, разжег ее и долго сидел задумавшись, окутанный клубами дыма. Долго молчали и ребята. Асмик утерла слезы, встала и, подойдя к Камо, сказала:

- Дай я тебе на грудь приколю этот цветок. Мне кажется, что и ты, как джигит, сможешь защитить свою сестру.

- Сестры у меня нет. Но, если тебя обидят, сумею защитить! - ответил Камо взволнованно.

- Эх, нет у человека даже сестры, чтобы из-за нее на смерть пойти, сердце облегчить! - пошутил Грикор, хотя и у него глаза были влажны.

Все засмеялись: шутка Грикора рассеяла печаль. Ребята поднялись и, срывая цветы, прыгая и смеясь, продолжали свой путь к подножию Чанчакара.

Дед прислушивался к болтовне молодежи, к ее шуткам и вспоминал свою далекую юность. Глядя на своих спутников, он мысленно сравнивал их с цветами, украшавшими окрестные склоны. Но, пожалуй, они были скорее похожи на бабочек, перелетающих с цветка на цветок.

Солнце уже поднялось высоко, и воздух наполнился монотонным жужжанием пчел, стрекотом и гудом насекомых.

Цветы и травы благоухали. Аромат их опьянял и создавал мечтательное настроение.

Но по-прежнему где-то в камышах озера Гилли диким голосом ревел «водяной» и сгонял веселые улыбки с лиц ребят.

- Дедушка, на берегах Гилли тоже много цветов, но почему там они не пахнут так чудесно и сильно? - спросила Асмик, вдыхая аромат нарциссов, большой и пышный букет которых она уже успела собрать.

- Там сыро, доченька. Там много влаги. Где мало влаги и много солнца, там и травы и цветы душистее, - объяснил дед. - Это, доченька, и животные знают. Вот там, в равнине, полно травы, а они так и норовят сюда, где ее мало. А цветы здешние? Охотник Каро - мир его праху! - говорил, что у нас в горах есть такие цветы, что сделаешь настой, выпьешь - сразу на двадцать лет помолодеешь. Куда там порошкам вашим! - пошутил дед. - Тут всё в солнце.

Все выше поднимались в гору герои нашей повести, и весь мир, казалось им, был полон цветов и бабочек.

А внизу, весь в серебряном блеске, лежал Севан.

Путь был тяжел, томила жара. Однако ребята одолели крутые склоны Дали-дага и уже приближались к подножию Черных скал.

Угрюмые утесы терраса за террасой поднимались к небу, острыми вершинами упираясь в облака.

Орлы, встревоженные появлением человека, зорко следили со своих неприступных каменных насестов за незваными гостями. Здесь, в пустынях и жутких ущельях одного из отрогов Малого Кавказского хребта, люди появлялись редко.

- Вот они, двери ада, - показал дед Асатур на темневший на одной из скал узкий вход в пещеру.

Невдалеке от скалы стоял старый-престарый дуб. В борьбе с грозными, бушующими на Дали-даге бурями он широко раскинул свои крепкие, узловатые корни, охватив ими пространство величиной с целое гумно.

Подойдя к дереву, старик остановился и сказал торжественно:

- Вот мы и дошли до границы, за которую наши деды не переступали!

- Кроме охотника Каро? - улыбнулся Армен.

- Да, только Каро и решился, за что и был наказан.

- Бедный Каро! - огорченно прошептала Асмик.

- Да, с дэвами дело иметь - не шутки шутить!

- При чем тут дэвы? - рассердился Камо.

- Как «при чем»? - обиделся дед. - А кто сбросил Каро в пропасть?…

- А кто был с Каро? - спросил Армен.

- Кто?… Никого не было.

- Кто же тогда может сказать, что Каро дэвы сбросили, а не сам он упал по неосторожности?

Дед недовольно пожевал губами:

- Смеетесь?… Ну, поглядите-ка сюда: а это чье дело?

Ребята подняли головы. На одной из верхних ветвей дуба висел большой медный кувшин. Его ручка глубоко врезалась в ветку дерева, как бы вросла в нее. Наружу выдавался только круглый бок сосуда.

- Что это, дедушка? - спросил Камо. - Как кувшин попал туда?

И не успел дед слова в ответ сказать, как Камо, поплевав на ладони, полез на дерево.

- Куда, внучек?… Брось, не лезь. И дерево это и кувшин нельзя трогать - прокляты они! - взволновался дед.

Но Камо и слушать не стал. Он добрался до кувшина и начал внимательно его осматривать.

Кувшин был старый, позеленевший от дождей, от солнца, во многих местах побитый градом, помятый. Видно, много-много лет висел он на этой ветке.