Магомет Мамакаев - Зелимхан

— Ну как, господин поручик? — спросил, саркастически улыбаясь, генерал. — Кто же из нас с вами лучше знает психологию горца?

— Это не настоящий горец, ваше превосходительство, — ответил офицер, краснея.

— Годы идут, друг мой, а вы, как я понимаю, не меняетесь, — помощник наместника покровительственно похлопал его по плечу. — Если бы вы были политиком, то ориентировались бы именно на таких людей, как этот субъект, а не на великодушных рыцарей, которые, впрочем, и в средние века на деле были сущими разбойниками!

Довольный этим историческим обобщением генерал весело рассмеялся.

* * *

Шахид Борщиков долго не являлся к генералу Шатилову. Он собрал фамильный совет из самых близких своих людей, чтобы обсудить с ними, как ему быть.

Глава рода Борщиковых — седой благообразный старик в белом бешмете — сидел на широкой тахте, покрытой богатым текинским ковром. На другом ковре по стене было развешано дорогое оружие. Сам Шахид уселся напротив старика. Как положено, мужчины помоложе стояли в дверях. Шахид рассказал об ультиматуме генерала, но ни словом не обмолвился о том, что ему лично обещал Шатилов, если он выдаст Зелимхана.

Старик перестал шептать молитву и, спрятав в карман белого бешмета свои блестящие четки, спросил глуховатым басом:

— Зачем это мы должны отправляться в Сибирь из-за Зелимхана? Кто он нам? Если отвечать за всех рожденных эгиш-батоевскими женщинами, то из нас никого не останется.

— Я и сам так думаю, — задумчиво отозвался Шахид, — но если люди узнают, что мы его выдали...

— Выдавать не надо, — перебил его старик. — Зачем нам пачкаться? Надо сделать так, чтобы мы остались чистыми. — Он умолк и стал медленно поглаживать свою бороду, обдумывая еще что-то. — Надо дать им возможность убить его так, чтобы никто не знал о том, что это сделали мы. Тайно, — добавил он, понизив голос. — Тайная смерть всегда вызывает много кривотолков, и истина тонет в догадках.

* * *

А у генерала Шатилова в тот же день собрался другой совет. По рекомендации того же Данагуева, генерал вызвал к себе представителей чеченского духовенства во главе с веденским кадием Оба-Хаджи.

Святые отцы не замедлили излить генералу свои верноподданнические чувства и заявили, что деяния харачоевского абрека противоречат шариату и предписаниям пророка Магомета.

— Я всегда считал, что шариат — дело нужное и полезное, — с прищуром улыбаясь, сказал генерал. — Бог заинтересован в том, чтобы на земле был порядок, а значит, и в том, чтобы всячески оберегать законную власть. Правильно я понимаю шариат?

Священнослужителям явно пришлись по вкусу такие простые и четкие суждения царского генерала. Шалинский Юсуп-мулла почтительно закивал головой, а Оба-Хаджи сказал:

— Я рад, что вы, такой большой хаким [13] Хаким – начальник, представитель власти. , столь верно понимаете суть и назначение шариата. Да благословит вас аллах на добрые дела.

— Спасибо. Я буду очень рассчитывать на помощь аллаха, — сказал Шатилов, даже не улыбнувшись. — Все мы живем под единым богом, — он окинул собравшихся старцев оценивающим взглядом. — Но нам нужна ваша конкретная помощь, кадий. Надеюсь, вы понимаете меня?

Оба-Хаджи оглянулся на своих коллег. Все молчали, не зная, с чего начать. Каждый хотел, чтобы первым заговорил кто-то другой...

* * *

— Мы согласны с вами, господин генерал, — прервал наконец это тягостное молчание Оба-Хаджи. — Мы напишем народу письмо, в котором проклянем Зелимхана и его дела.

— Это будет очень полезно, — повеселел Шатилов. — Надо, чтобы люди не смели поддерживать этого разбойника, и тогда он очень быстро окажется в наших руках.

Благообразное лицо Юсуп-муллы даже как будто осунулось от напряжения. Ему очень хотелось посоветовать важному генералу что-нибудь очень мудрое, чтобы тот остался доволен им.

— Зелимхан очень хитрый человек, — произнес наконец мулла. — Он заигрывает с бедными людьми, в этом его сила.

— И что же вы предлагаете, Юсуп-мулла? — почтительно осведомился Шатилов.

Обдумывая ответ генералу, старик сидел, опустив голову и постукивая об пол концом своего посоха.

— Надо найти человека, похожего на Зелимхана, — изрек мулла после долгого молчания. — И пусть он ездит по аулам, грабит и обижает бедных... Вот тогда авторитет Зелимхана сразу упадет.

Шатилов удивленно поднял брови и уставился на муллу, словно стараясь понять, насколько серьезно говорит старик. Убедившись, что тот не шутит, он сказал:

— Что ж, совет мудрый! Польщенный такой высокой оценкой своего ума со стороны высокого начальства, Юсуп-мулла важно кивнул головой и улыбнулся, показав белые мелкие зубы.

В результате совещания с представителями аллаха на земле было подписано обращение к верующим мусульманам.

«Мы, нижеподписавшиеся, хотим объяснить всем правоверным, — начиналось оно, — что разбойник Зелимхан из Харачоя приносит большой вред всему населению и действия его совершенно противны шариату и аллаху. Всемогущий аллах наградит того, кто избавит исстрадавшийся народ от этого разбойника».

На рассвете 20 ноября 1911 года из аула Новые Атаги налегке выехала арба. Погоняя длинным прутом ленивых сытых волов, впереди сидел Аюб. Сзади, на войлоке, брошенном поверх мягкого, ароматного сена, опираясь на локоть, полулежал Зелимхан. Одет он был довольно изящно, как богатый крестьянин, а в кармане у него вместо необходимых дорожных документов на всякий случай покоился пистолет «браунинг». Под сеном лежали два карабина с патронташами.

Скрипели колеса, на каждый удар прутом волы сердито отмахивались замызганными хвостами. Зелимхан молчал, любуясь мирными полями, прислушиваясь к утренним пересвистам птиц.

— Ты рассказывал мне, что этот адвокат хотел тогда поднять тревогу, — заговорил вдруг Аюб, — так можно ли сейчас положиться на него?

— Больше, чем на кадия Оба-Хаджи, — улыбнулся Зелимхан. — Тогда, может, он хотел похвастаться мною перед товарищами, а мог и просто растеряться. Ведь не кто-нибудь, а абрек посетил их пьяную компанию. Нет, не похож он на предателя.

— А ты бывал у него после этого?

— Ни разу.

— И не видал его с тех пор?

— Нет.

Аюб умолк и задумался, а по лицу Зелимхана понял, что не по душе ему эта поездка.

— Не волнуйся, — успокоил абрек Аюба, — я узнал о нем кое-что. Человек он из порядочной семьи, ничего плохого не позволит себе. Лишь бы «твой» там был на месте.

— Мой-то надежный, — ответил атагинец и, лихо взмахнув прутом, стегнул волов.

Над постепенно вырисовывавшимся вдали городом клубился серый туман. Было сыро, прохладно; о конце осени говорил тонкий ледок, покрывавший многочисленные лужи на ухабистой дороге. Сквозь туман проглядывал мутный диск солнца. Оно светило так тускло, что невольно думалось о теплой одежде. Зелимхан, развернув мохнатую бурку, накинул ее поверх своей черной черкески.