Ричард convertfileonline.com - _2016_02_09_21_40_03_404

В основе большой трансформации лежит новое решение векового конфликта между двумя системами ценностей: протестантской трудовой и богемной этиками. Многие аналитики обратили внимание на противоборство этих двух систем ценностей, но некоторые исследователи, в особенности Дэвид Брукс, выдвинули предположение об их смешении.

Согласно протестантской трудовой этике смысл жизни следует искать в усердном труде. Мы пришли в этот мир, чтобы служить другим людям, и служим им посредством продуктивного и полезного труда. Работать — наш долг. Отсюда следует (хоть и почти случайно, в качестве побочного эффекта), что именно личное вознаграждение делает человека достойным. Великий немецкий социолог рубежа ХХ столетия Макс Вебер назвал такую этику «духом капитализма» [1]. Протестантская трудовая мораль требовала осознанных усилий по организации и составлению «бюджета» своей жизни: управления временем, бережливости, следования принципу отложенного вознаграждения и тому подобных принципов. Эта этика традиционно действовала в рамках таких социальных институтов, как крупные корпорации, которые заняли господствующее положение в экономике и обществе в конце XIX столетия и сохранили его до конца ХХ века. В итоге протестантская трудовая этика превратилась в организационную и социальную идеологию. Человек должен работать продуктивно и эффективно, для того чтобы организация тоже функционировала продуктивно и эффективно. По этой причине трудовая этика, по сути, стала господствующей и конформистской. Человек принимает существующий социальный строй таким, как есть. Как наставлял апостол Павел первых христиан, они должны повиноваться мирским властям и соблюдать местные законы — то есть выполнять свой долг [2].

Богемная этика носит гедонистический характер. Согласно ей смысл жизни следует искать в удовольствии и счастье, причем не обязательно в полном потакании своим желаниям или ненасытной неумеренности, а в переживании и восприятии тех благ, которые дарит жизнь. В богемной этике есть своя форма дисциплины, скорее эстетического плана. В классической, но не получившей большой популярности книге Bohemian Versus Bourgeois («Богема против буржуазии») специалист по истории культуры Сесар Гранья отмечает, что Шарль Бодлер «превозносил кошек, поскольку они казались ему воплощением хорошо контролируемого сладострастия» [3]. У богемной этики тоже есть свои духовные и социально-политические аспекты, в которых она предстает скорее интуитивной, чем логической, и скорее индивидуалистской, чем конформистской. В мире английского поэта Уильяма Блейка под «темными сатанинскими мельницами» начального этапа промышленной революции подразумевались не только заводы, извергающие дым, но и «мельницы» холодной логики и безоговорочного материализма — ментальные жернова, которые перемалывали человеческую душу в прах. По мнению Блейка, противостоять таким «мельницам» можно было, только высвободив «поэтический гений», заложенный свыше в каждом человеке. Со временем, по мере того как писатели и художники развивали поднятую Блейком тему, богемная этика начала символизировать все то, что не было свойственно протестантской трудовой морали.

Консервативные ученые выражали обеспокоенность распространением чувственной, богемной культуры по всей Америке в 1960-х годах. Некоторые считали, что протестантская трудовая этика подрывает сама себя тем, что, достигнув столь огромных успехов, купает нас в таком изобилии продуктов потребления и досуга, что мы стали слишком мягкими и жаждущими наслаждений. Со стороны богемы последовала ответная критика. На жаргоне музыкантов-растафари48, играющих регги49, сатанинский мир офисов и заводов обозначался словом «Вавилон» — олицетворение роскоши и порока, который ждет неизбежный крах.

Однако так называемые культурные войны разразились не в начале ХХ века. Индустриальное общество оказалось разделенным чуть ли не с самого момента возникновения.

Великий разрыв

В исторических трудах Карла Маркса капиталистическое общество изображалось в виде поля битвы между двумя великими классами: буржуазией и пролетариатом. Под буржуазией подразумевались настоящие капиталисты в буквальном смысле этого слова, которые владели средствами производства и контролировали их. Пролетариями были в основном самые бедные люди, составлявшие в обществе большинство, которые жили за счет продажи своего труда. Разумеется, симпатии Маркса были на стороне пролетариата, но для нас в его рассуждениях важно следующее: главной движущей силой течения современной истории и формирования современного общества было непрекращающееся противостояние между этими двумя классами и это противостояние было обусловлено экономическими причинами. Впоследствии теоретики культуры и общества пришли к выводу, что Маркс не принимал во внимание культурных аспектов классовой борьбы. Некоторые из его последователей, от Дьердя Лукача и Антонио Грамши до представителей Франкфуртской школы, попытались разработать теорию, в которой учитывалась бы культурная составляющая [4].

Между тем другие ученые обнаружили еще один разрыв, возникший в период развития капитализма, — между буржуазией и богемой. В книге Bohemian Versus Bourgeois Сесар Гранья утверждает, что этот конфликт возник после Великой французской революции. Свержение аристократии напугало писателей, художников и представителей интеллигенции, которые зависели от аристократии и ее покровительства. Новая капиталистическая буржуазия больше интересовалась накоплением богатства, чем развитием искусства или повышением собственного культурного уровня. Именно она закрепила в обществе идею упорного труда, проповедуемую протестантской этикой, в сочетании с сугубо материалистическим пристрастием к тому, что Торстейн Веблен50 назвал впоследствии «демонстративным потреблением». По мнению Граньи, в ответ самопровозглашенная французская богема в середине XIX столетия создала идеологию, которая придавала большое значение эстетике, бросала вызов традиционным общественным ценностям и поощряла презрение к материальному. Это была сильная и устойчивая смесь — и прямая атака в адрес буржуазного мировоззрения. Гранья, который, к слову сказать, критически относился к богеме, отметил: «Трудолюбивый человек, который пробил себе дорогу к лидерству в современном обществе, ставил под угрозу все три идеала интеллектуальной аристократии: героический, формальный и интроспективный. …Выдвинув новые и неожиданные требования к жизненной силе человека, современный прагматизм, по всей вероятности, мог негативно сказаться на общей его восприимчивости, эмоциональной свободе действий и той способности к получению физического удовольствия, которая в прошлом служила в качестве источника биологического и эстетического удовлетворения» [5].