Питер Годфри-Смит - Чужой разум. Осьминоги, море и глубинные истоки сознания

В рамках этой картины существуют древние и примитивные формы субъективного опыта, которые затем преображаются, когда в ходе эволюции усложняется нервная система. Благодаря этой трансформации добавляются новые способности — такие как развитые виды памяти, — у которых есть субъективный аспект, в то время как другие элементы, из которых когда-то складывался опыт, могут отодвинуться на задний план. Как нам вообразить себе эти древние формы? Наверное, это невозможно, поскольку наше воображение ограничено рамками нашей современной сложной психики. И все же попробуем.

Название этой главы — цитата из статьи Симоны Гинзбург и Эвы Яблонки [113] См. Simona Ginsburg and Eva Jablonka, «The Transition to Experiencing: I. Limited Learning and Limited Experiencing», Biological Theory, 2, no. 3 (2007): 218–230. . Две израильских исследовательницы, работающие в разных областях биологии, написали когда-то совместную статью, в которой попытались набросать схему эволюционного происхождения субъективного опыта. В одном месте статьи они предлагают меткое определение переживания у древнего примитивного животного: белый шум . Представьте себе слабо дифференцированный гул, с которого все начиналось.

Я возвращаюсь к этой метафоре всякий раз, когда пытаюсь осмыслить эту тему. Это, конечно, метафора — самая настоящая. Это звуковой образ в применении к организмам, которые в большинстве своем, вероятно, вообще не обладали слухом. Не знаю, почему этот образ так ко мне привязался. Иногда он как будто наводит на правильный путь, напоминая о шумах биотоков, и вырисовываются очертания сюжета. По этому сюжету, опыт начинается с невнятного шума и затем становится более организованным.

В том, что касается нас самих, при ближайшем рассмотрении мы обнаружим, что субъективный опыт тесно связан с восприятием и контролем: мы используем ощущения, чтобы определить, что нам делать. Почему должно быть именно так? Почему бы субъективному опыту не быть связанным с чем-то другим? Почему он не насыщен основными физиологическими ритмами, делением клеток, самой жизнью? Некоторые могут сказать, что в нем все это присутствует — что он так или иначе шире сознательного восприятия. Я так не думаю и подозреваю, что тут-то и скрывается ключ к разгадке. Субъективный опыт возникает не из простого функционирования системы, а из управления ее состоянием, из фиксации значимых факторов. Эти факторы не обязательно внешние, они могут иметь внутреннее происхождение. Но они отслеживаются, поскольку они значимы и требуют реагирования. У чувствительности есть смысл . Это не просто погружение в жизнедеятельность.

Гинзбург и Яблонка представили свой «белый шум» как первую форму субъективного опыта. Но тогда, возможно, стадия белого шума соответствует отсутствию опыта, тому, что было до появления субъективных переживаний. Может быть, это разграничение — злоупотребление метафорой. Так или иначе, из подобного состояния выросли древние формы субъективного опыта — формы, связанные с первозданными эмоциями боли и удовольствия, чувствами, требующими действия.

Если так, можно набросать некоторые предварительные выводы о первых животных, наделенных нервными системами, о которых шла речь в главе 2. Предположим, основной функцией древних нервных систем и в самом деле было всего лишь поддержание целостности тела животного и скоординированности его действий. Современной иллюстрацией могут послужить ритмичные сокращения мышц колокола у плывущей медузы, и в ту же категорию попадают эдиакарские животные с их, вероятно, необщительным образом жизни. На этой стадии нервная система занята преимущественно тем, что порождает и поддерживает деятельность, а управление этой деятельностью играет куда менее заметную роль. Тогда, возможно, это и есть форма животной жизни, которая никак себя не ощущает. Следовательно, начало простейшего переживания опыта следует отсчитывать от кембрия, когда стал богаче репертуар форм взаимодействия с окружающим миром [114] Тут существует множество вариантов. Возможно, неверно усматривать начало субъективности на этой стадии и скорее произошло количественное и качественное изменение. Более радикальные варианты обсуждаются в моей статье «Mind, Matter, and Metabolism» в The Journal of Philosophy . .

Это начало не было одномоментным событием и даже единым длительным процессом, протекавшим на одном пути эволюции. Скорее таких процессов было несколько и они происходили параллельно. К началу кембрия многие из разнообразных типов животных, которых я рассматриваю в этой главе, уже отделились друг от друга — разделения, по-видимому, произошли еще в эдиакарский период, в более мирных условиях. К этому времени будущие позвоночные уже вступили на свой путь (или пути), а членистоногие и моллюски — на свои. Предположим, и у крабов, и у осьминогов, и у кошек есть некая форма субъективного опыта. Тогда этот признак возникал независимо как минимум трижды, а возможно, и намного больше трех раз [115] Здесь я постулирую, что общий предок первичноротых и вторичноротых был примитивным и вел примитивный эдиакарский образ жизни. Как я уже писал выше, некоторые считают, что это животное было сложным и обладало, по выражению Габриэллы Вольф и Николаса Штраусфельда, «исполнительным мозгом», отвечавшим за выбор действия: см. Gabriella Wolff and Nicholas Strausfeld, «Genealogical Correspondence of a Forebrain Centre Implies an Executive Brain in the Protostome-Deuterostome Bilaterian Ancestor», Philosophical Transactions of the Royal Society B, 371 (2016): 20150055. Их доводы основываются на сходстве мозга современных позвоночных и членистоногих (например, насекомых). Любопытно, что мозг головоногих они считают действительно новым изобретением эволюции, даже если у человека и насекомых он является развитием одной и той же предковой модели: «Для головоногих моллюсков все данные решительно указывают на то, что аналогичные виды поведения, управляемого нейросетями, развились у них совершенно независимо из иных предковых форм». Однако тут встает вопрос: последний общий предок человека и осьминога — то же самое животное, которое было последним общим предком осьминога и насекомых. В рамках их теории получается, что моллюски утратили унаследованный от предка «исполнительный мозг», а головоногие затем развили его заново. .

Позднее, с подключением механизма, описанного Деаном, Баарсом, Мильнером и Гудейлом, появляется целостная картина мира и более определенное ощущение себя. Мы приближаемся к сознанию . Мне этот переход не видится как одномоментный, четко различимый шаг. Скорее я рассматриваю «сознание» как путаное и затасканное, но все же полезное понятие для обозначения тех форм субъективного опыта, которые так или иначе обладают единством и связностью. В данном случае также весьма вероятно, что переживание подобного рода возникало в ходе эволюции независимо несколько раз: от белого шума через древние примитивные формы опыта к сознанию.