Питер Годфри-Смит - Чужой разум. Осьминоги, море и глубинные истоки сознания

Сам Выготский еще в начале двадцатого столетия отчасти осознавал это. Он знал о «первых ласточках» в сфере исследований, показывающих сложность мышления животных — работах, которые могли нанести сокрушительный удар его теориям. Поначалу Выготский считал, что внутренняя речь играет ключевую роль во всяких сложных мыслительных операциях, но затем он узнал об экспериментах Вольфганга Келера с шимпанзе. Келер был немецким психологом, который провел четыре года в полевой лаборатории на острове Тенерифе (Канарские острова) во время Первой мировой войны [155] См. Келер В. Исследование интеллекта человекоподобных обезьян // Келер В. Исследование интеллекта человекоподобных обезьян; Коффка К. Основы психического развития. М.: АСТ, 1998, переводчик не указан. . Там он экспериментировал с девятью шимпанзе, уделяя особое внимание тому, как они добывают пищу в новых для них условиях. По сообщению Келера, иногда шимпанзе демонстрировали «инсайт» — они могли разрешить новую проблему спонтанно. Наиболее широкую известность получил пример с ящиками, которые они ставили друг на друга и затем залезали на них, чтобы дотянуться до пищи, подвешенной высоко. Келер подорвал представление о том, что связь между языком и сложным мышлением так уж необходима.

Есть свидетельства, что это применимо и к человеку. Канадский психолог Мерлин Дональд в своей книге «Истоки современного сознания», опубликованной в 1991 году, привлек данные двух «естественных экспериментов». Во-первых, он обратился к сведениям о жизни глухих в бесписьменных обществах, где также отсутствуют жестовые языки. Он утверждал, что эти люди ведут более полноценный образ жизни, чем можно было ожидать, если бы язык играл ключевую роль в сложном мышлении. Во-вторых, он привел необычайный пример франко-канадского монаха, известного под именем брат Иоанн, случай которого был описан в статье Андре Роша Лекура и Ива Жоанетта 1980 года [156] См. Merlin Donald, Origins of the Modern Mind: Three Stages in the Evolution of Culture and Cognition (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1991). Эта книга все еще представляет большой интерес, хотя и устарела на сегодняшний день. Статья о «брате Иоанне» — André Roch Lecours and Yves Joanette, «Linguistic and Other Psychological Aspects of Paroxysmal Aphasia», Brain and Language, 10, no. 1 (1980): 1–23. В тексте я говорю о брате Иоанне в прошедшем времени — мне не удалось найти сведений, жив ли он на данный момент. . Бóльшую часть времени брат Иоанн вел нормальную жизнь, но временами был подвержен приступам тяжелой афазии. Во время таких приступов он полностью утрачивал способность пользоваться языком — и восприятие речи, и саму речь, как внешнюю, так и внутреннюю. Во время приступов он оставался в сознании. Иногда приступы одолевали его на людях, и в этих случаях ему приходилось проявлять немалую изобретательность, чтобы выпутаться из этого положения. В статье описан случай, когда он приехал поездом в другой город и его одолел приступ как раз в момент, когда ему нужно было отыскать гостиницу и заказать себе что-нибудь поесть. Он использовал для этого жестикуляцию (в частности, тыкал пальцем в меню, которое не мог прочесть, надеясь, что попадает в нужное место), и для организации мыслей и действий ему не нужен был никакой внутренний языковой поток. Если верна теория, что для сложного мышления необходим язык, брат Иоанн вряд ли бы справился. Впоследствии он описывал подобные эпизоды как очень затруднительные и неловкие, но он справлялся и он оставался в сознании .

Крайние точки зрения на обе стороны вопроса начинают смягчаться: язык — важный инструмент мышления, а внутренняя речь — не просто мыслительно-звуковая пена [157] Peter Carruthers, «The Cognitive Functions of Language», Behavioral and Brain Sciences, 25, no. 6 (2002): 657–674. В приложении к нему даются комментарии других исследователей, высказывающих альтернативные мнения. . Но она не является жизненно необходимой для организации идей, а язык — не главный проводник сложного мышления. В первых абзацах этой главы я писал, что Юм в своем перечне явлений внутренней жизни сознания удивительным образом упускает внутреннюю речь. Но совершенно аналогичные претензии можно предъявить и приведенному там же возражению Джона Дьюи. Дьюи считал, что Юмовы «идеи» были всего лишь словами, проговариваемыми про себя. Но даже если слова и вправду подразумевались, что не так с упомянутыми Юмом восприятиями «тепла или холода, света или тени, любви или ненависти»? Несомненно, Дьюи тоже был знаком с подобными вещами на личном опыте. Списки обоих философов явно неполны.

Роль, которую язык играет в нашем сознании, возможно, не так далека от оценки Дарвина, хотя Дарвин и высказался на этот счет чрезмерно категорично. Язык служит посредником для организации идей и работы с ними. Вот свежий пример из экспериментов с маленькими детьми, которые проводит у себя в лаборатории гарвардский психолог Сьюзен Кэри [158]. Она проверяла, с какого возраста малыши осваивают логический принцип разделительно-категорического умозаключения . Предположим, вам известно, что верно либо А, либо Б . Узнав, что А неверно , вы должны заключить, что верно Б . Могут ли дети применять это правило до того, как освоят слово «или»? Некоторое время считалось, что могут, но теперь представляется, что им нужно сначала выучить это слово, чтобы освоить этот вид мыслительной операции. (Если фантик под одной из двух чашек и он не под этой чашкой, то…) В подобных экспериментах непросто установить причинно-следственные связи, но здесь, похоже, имеет место образцовое подтверждение теории Выготского.

Каковы же внутренние механизмы, осуществляющие эту работу? Как слово становится плотью? Тут немало неясного. Но вероятная модель, основанная на исследованиях ряда ученых, выглядит примерно так [159].

Обычная речь функционирует и как входящая информация, и как исходящая. Входящая — то, что наш мозг воспринимает через слух, исходящая — то, что мы произносим сами. Мы и говорим, и слушаем, и к тому же слышим то, что говорим. Даже разговор с самим собой вслух может оказаться полезным способом обдумать решение проблемы. Теперь рассмотрим эти общеизвестные факты в свете понятия, которое приобретает все большую значимость в современных науках о мозге: это понятие эфферентной копии [160]. (Слово эфференция в данном случае означает результат на выходе или действие.) Лучше всего пояснить это понятие на примере зрения.

Когда вы поворачиваете голову или переводите взгляд, изображение на сетчатке вашего глаза непрерывно меняется, но в вашем восприятии объекты внешнего мира не претерпевают изменений. Ваш мозг непрерывно корректирует движения глаз, поэтому, если в окружающей среде что-то действительно движется, вы это замечаете. Для этого требуется фиксировать собственные решения о тех или иных действиях. Механизм эфферентной копии работает так: когда вы принимаете решение совершить то или иное действие и мозг посылает «команду» мышцам, одновременно с этим бледное отображение той же самой команды («копия» в условном понимании) посылается в тот участок мозга, который имеет дело с входящей визуальной информацией. Это позволяет данному участку делать поправку на ваши собственные движения.