Карли Соросяк - Меня зовут Космо

— Мы будем много заниматься в клубе, — говорит Макс. — Научимся всему, будем стараться. Будем танцевать вот так.

И я слушаю. И смотрю.

Пёс и его человек — они связаны. Они танцуют, как единое существо.

И понимание вдруг налетает на меня, словно тёплая вода, когда прыгаешь с пирса. Я очень ясно вижу всё: мы с Максом на съёмках танцевального кино. Мы с Максом, покачиваясь, идём по зелёному полю. По телевизору часто показывают одни и те же фильмы, и я поражаюсь тому, что над ними не властно время. Эти танцоры! Они будут жить, и жить, и жить — пока на них ещё кто-то смотрит.

— Ну, что думаешь? — спрашивает Макс и просовывает руку мне под подбородок.

Я думаю, что мне как-то страшновато. Я никогда не смогу двигаться так же, как джек-рассел-терьер на экране или бордер-колли в клубе: мои кости слишком болят, а мышцы плохо гнутся. Иногда на долгих прогулках с Максом у меня страшно устают ноги — но я это скрываю. Я изо всех сил стараюсь не вздрагивать и не хромать. Потому что я выгуливаю его точно так же, как и он меня, и он заслуживает времени на улице. Получится ли у меня так же с танцами? Смогу ли я выступить с ним?

Макс свешивает обе ноги с кровати, всё ещё ожидая моего ответа.

— Пойдём со мной, — говорит он, и я иду за ним (как шёл всегда и как буду идти всегда).

Я не сразу понимаю, чего мы ищем, но потом мы находим на заднем дворе дядю Реджи. Он стоит в темноте без фонарика, под светом большой круглой луны и вытягивает шею к небу.

— Я пытаюсь увидеть то же, что и ты, — говорит дядя Реджи, когда мы встаём рядом с ним на траве.

— Это Большой Пёс, — говорит Макс.

— Где?

— Видишь вот эту очень яркую звезду?

— Ага.

— Это Сириус, нос Большого Пса. А теперь посмотри вниз — видишь треугольник? Это его задние ноги. А всё созвездие похоже на собаку.

— Надо же, — говорит дядя Реджи, и мы все трое смотрим в небо. — Умный же ты парень.

Макс сплетает пальцы и шевелит ими.

— Можно у тебя кое-что попросить?

Дядя Реджи тревожно хмурится.

— Конечно, чемпион. Что угодно.

— Мама говорит, ты собираешься работать в танцевальном клубе?

— Волонтёром. Они первый год работают, им нужна помощь. Я надеялся завязать несколько полезных знакомств, а потом открыть своё дело.

— Дрессировать собак?

— Да, дрессировать собак.

Макс молчит, запах его вспотевших ладоней заполняет ночной воздух.

— А ты можешь тренировать меня и Космо? Для больших соревнований по танцам? Ты говорил, что учил собак бегать в зонах боевых действий, вынюхивать бомбы и всё такое, так что это будет совсем просто, верно? Космо слушает, когда надо. Правда. И я тоже хорошо умею слушать. Пожалуйста. Пожалуйста . Я… я хочу участвовать. И я в любом случае запишусь — но с твоей помощью это будет намного легче.

Мне всё труднее усидеть на месте. Всё в Максе буквально кричит: «Я этого хочу» — и реальность ситуации пугает меня. Понимать, что нас могут разлучить, — это одно, но сейчас я это чувствую, на самом деле чувствую . Макс умоляет. Он умоляет помочь нам остаться вместе, а это означает, что мы действительно можем расстаться.

Дядя Реджи взъерошивает пальцами мою шерсть.

— С удовольствием. Но почему ты так хочешь участвовать?

Макс отвечает далеко не сразу.

— Я… я подумал, что это поможет мне стать не таким робким и боязливым.

Я внимательно прислушиваюсь. Он лжёт? Или наполовину лжёт? Почему он не говорит дяде Реджи всю правду?

— Танцевать, — говорит Макс, — выходить перед толпой зрителей, это же поможет, правильно? Да и Космо ещё не такой старый — он подвижный. Я видел, как он может двигаться, если его мотивировать. Думаю, мы даже сможем победить.

Челюсть дяди Реджи подёргивается под кожей.

— Макс, я не хочу, чтобы ты возлагал на это такие большие надежды… Некоторые собаки там очень хорошо подготовлены.

— Ладно, — отвечает Макс и чуть опускает голову. Из него словно выпустили весь воздух. — Ты, наверное, прав. Вообще забудь, что я…

— Нет, подожди. Никаких «забудь», — перебивает дядя Реджи, закусывая губу. В нём что-то меняется. Он даже стоит прямее. — У вас с Космо особая связь. Я вижу её. Думаю, мы сможем придумать танец, в котором вы будете партнёрами. Но я хочу, чтобы в первую очередь это было весело, хорошо?

— Значит, ты будешь нас тренировать?

— Буду. Мы можем даже взять какой-нибудь номер из «Бриолина», если хочешь. Твоя мама говорит, что ты обожаешь эти песни.

После этого я уже не могу стоять спокойно. Я дрожу всем телом. И вдруг я понимаю кое-что — кое-что ещё. Макс не говорит дяде Реджи, почему мы участвуем в соревнованиях, потому что он, как и я, боится назвать свою бордер-колли. Мы никогда не дадим нашим страхам имена и не выскажем их вслух, иначе они выбегут прямо на нас, словно стадо бешеных оленей.

Макс смотрит на меня и спрашивает:

— Ну что, Космо, ты готов?

Я вспоминаю вопрос, который Папа задал мне много лет назад. Готов ли я стать старшим братом? И я отвечаю Максу точно так же.

Да.

Тысячу раз да .

Считаю я, если честно, не очень хорошо. Числа — ну, те, которые больше пяти, — легко убегают из памяти. Но я изо всех сил стараюсь запомнить восемь месяцев и одиннадцать дней — именно столько осталось до соревнований по танцам.

— Вроде бы времени много, — говорит Макс, устраиваясь под одеялом после того, как дядя Реджи согласился нас тренировать. — Но оно наверняка пролетит незаметно. Мы сможем ходить в танцевальный клуб два раза в неделю, да и вне занятий будем тренироваться. Нам нужен этот приз, Космо. Надо сделать всё правильно.

Я серьёзно отношусь к его словам, так что на следующий день выпиваю много воды. Я долго сплю, представляя себе наш успех, и — в ту ночь — растягиваюсь во всю длину на краю кровати Макса. Он смотрит на меня поверх ноутбука и спрашивает:

— Ты что делаешь, глупый пёс?

Я надеялся, что это будет очевидно, хотя и не уверен, освоил ли это упражнение до конца. А проверить я не могу — рядом со мной нет зеркала. Да и если бы оно было, собака в зеркале — далеко не всегда я. Иногда там какой-то другой золотистый ретривер, который просто подражает всем моим движениям.

На следующее утро, когда через занавески в комнате Макса пробивается первый свет, я уже готов. Я жду, сколько могу, растянувшись на ковре, но потом всё же теряю терпение и, игнорируя хруст в спине, подхожу к Максу и щекочу его усами.

Он медленно открывает глаза, и я пыхчу ему: «Привет!»

— Космо, — стонет он. — Сейчас ещё очень рано.

«Да!» — отвечаю я и облизываю его лицо; на вкус оно похоже на соль, на сон и на него самого. Странно, почему Макс никогда не облизывает меня в ответ. Это разве не очевидно? Я только могу предположить, что люди в этом плане больше похожи на котов, — их желудки плохо переваривают шерсть. Вот мой желудок может много чего переварить. Салфетки. Корочки от пиццы. Картон (но немного). Люди упускают такую радость — порвать на кусочки коробку из-под обуви или бумажный конверт и съесть.