Антоний Фердинанд Оссендовский - В людских и лесных дебрях

Были там не только укрытия самых убогих и самых грешных сынов Страны Неба, но и закусочные, склады похищенных вещей и оружия, сложенные здесь главарями китайских бандитов или хунхузов, чайные, курильни опиума и гашиша, фабрики спирта и папирос, даже китайские театры. О некоторой части этих логовищ и тайников знали российские власти, но не принимали это близко к сердцу, потому что существование этого «подземного» города избавляло их от хлопот по размещению гигантских масс китайцев, прибывающих сюда весной. Естественно, что в каждой другой стране, город обратил бы на себя внимание властей, потому что среди этих тысячных толп всегда рыскали самые ужасные эпидемии тифа, оспы, холеры и чумы.

Санитарные распоряжения властей сопровождались тем, что полиция вызывала китайских старейшин и предупреждала весьма угрожающе:

— Чтобы не было больных! В противном случае выбросим всех через границу.

Это предостережение существенно давало результат. Очень редко можно было наблюдать массовую эпидемию среди китайского населения. О том, что она есть, узнавали из других источников, а именно — из переполненных заболевшими россиянами больниц. Эпидемия переселялась из подземелья, из открытых гостиниц и китайских постоялых дворов и распространялась среди европейцев. Китайцев же в больницах никогда не было, за исключением китайцев, работающих у россиян или у иностранцев.

Особенно опасной была чума и, в случае вспышки эпидемии этой болезни, власти были вынуждены предпринимать очень хлопотные и дорогостоящие профилактические меры.

Первым распоряжением было бы выселение китайских пришельцев на родину, для которых это равнялось смертельному приговору, так как сразу за российской границей их поджидали голод и закон. И первое, и второе несли с собой смерть. А значит нашелся способ: больных чумой помещали в безлюдной пещере, старательно их изолируя, останки же умерших сжигали или заливали известью. Похоже были случаи, когда эпидемия начинала угрожать, тогда больных сбрасывали в канавы с известью, чтобы не распространялась инфекция.

Как бы то ни было, при строительстве новых фортов всегда откапывали участки с большим количеством извести с останками костей и лоскутов одежды. Были это, как объясняли, или кладбища умерших от чумы китайцев, или канавы, в которых бросали больных чумой.

Европейцы, которые никогда не были в Китае, обычно посещали опиумокурильни.

Я был там со знакомым китайцем, известным богачом Юн-Хо-Заном. Он мне показывал одну курильню, которая могла бы считаться наиболее типичной для китайского вкуса. Размещалась она на Алеутской улице, на горе, в подвале грязного китайского отеля, в котором и днем и ночью господствовал такой гомон, как будто там был пожар или толпы людей избивали друг друга. Только в первом подвале господствовала тишина, как в храме, но естественно не в китайском. У входа висел большой бумажный фонарь с горящей свечой из красного воска. Уже в сенях поразили нас духота и неприятный горький запах дыма из трубок. Приоткрыв двери и нагнув головы, чтобы не удариться о косяк, прошли мы в середину курильни. Это был длинный подвал с одним окном в углу, но и оно было заслонено кучей мусора, собираемого с подворья и улицы; в этом мусоре дрались между собой за куски хлеба и кости собаки, свиньи и множество китайских детей.

В подвале, вдоль стен, были размещены двумя рядами топчаны с узким проходом посредине, которым без шороха и шума шагов двигались молчаливые фигуры двух слуг, подающих гостям приборы для курения. В углу, у деревянной стойки, покрашенной в красный цвет и расписанной черными китайскими иероглифами, придающими этому пороку какую-то высшую мудрость, сидел старый китаец, владелец курильни. Он выдавал необходимые предметы и запасы слугам и курил табак из длинной трубки, запивая холодным чаем.

На топчанах, устланных бамбуковыми матами, отделенные один от другого невысокими бумажными ширмами, также украшенными рисунками и китайскими иероглифами, лежали гости. Около каждого из них стоял миниатюрный столик с подносиком, на котором помещался прибор для курения. Стояла там также масляная лампадка, прикрытая стеклянным абажуром с отверстием вверху, стеклянная банка с опиумной смолой, металлическая шпилька для вынимания опиума и толстая бамбуковая трубка. Гость, лежа на боку, вынимал шпилькой смолу, уминал из нее шарик и разогревал его на огне лампадки, вплоть до появления дыма и даже горения. Потом вкладывал его в трубку и совершал несколько глубоких затягиваний и, в блаженном наслаждении, закрывал глаза. После двух или трех трубок, переворачивался на спину и лежал, устремленный взглядом в потолок, с которого свешивался бумажный фонарь с привязанным к нему блестящим стеклянным шариком, цветком или птичкой. Другие лежали с закрытыми глазами, погруженные в какие-то мечтания или спали спокойным блаженным сном.

Время от времени к курильщикам приближались слуги и заглядывали им в глаза, наблюдая не настигла ли их случаем смерть в этом состоянии роскошного забытья.

Это происходило часто в этих приютах ужасной привычки! Тогда эти самые молчаливые слуги заворачивали мертвое тело в маты и укладывали его под топчаны, на которых другие курильщики устремлялись к такому же жизненному пределу. Ночью тело или отдавали родственникам, либо ждали появления китайских торговцев, продающих зелень и рыбу. Те укладывали покойника на дно возка, присыпали его сверху картофелем или распространенной здесь рыбой с красными плавниками и вывозили в корейские кротовые норы, а затем покойника, в лучших традициях этого «общества», выбрасывали в море в окрестностях острова Коморского.

Мы провели в курильне с Юн-Хо-Заном около часа. Мой товарищ выкурил две трубки, а я выпил стакан теплого китайского «majgolo», или анисовой водки, закусывая этот не слишком вкусный напиток пряниками из бобовой муки и китайского марципана. При этом я внимательно приглядывался к окружающей среде.

Курящие китайцы впадали во все большее оцепенение, уже с трудом переворачиваясь на бок для приготовления свежей трубки, и все дольше погружаясь в глубокий сон. Однако сон становился все более беспокойным. Они метались, выкрикивали какие-то слова или бурчали что-то едва слышным голосом. Слуги все чаще заглядывали за ширмы, стоящие на топчанах, а некоторым знакомым и постоянным клиентам клали холодные компрессы на голову и сердце, растирали руки и ноги или давали выпить холодной воды.

Некоторые, закончив курение и опомнившись, выходили, пошатываясь на ногах, смертельно желтые, с потухшими мертвыми глазами. Здесь, в этих курильнях, они оставляли, порой, все свое состояние и падали все глубже в бездну нужды, с каждым днем все быстрее скатываясь в пропасть-смерть.