Антоний Фердинанд Оссендовский - В людских и лесных дебрях

Я был на охоте с офицерами российского поселения вблизи от Корейской границы.

В качестве проводников служили нам казаки, которые прибывали сюда в качестве пограничной стражи из города Николаевска Уссурийского и из казачьих деревень. Охотились мы там на серн, целые стада которых паслись на склонах, в высокой траве и в густых кустах.

Во время охоты, двигаясь за сернами, уходившими в горы через густые заросли дуба, я заметил что-то черное за грудами камней. Сразу подумал, что это человек и крикнул ему, чтобы уходил с линии огня, так как легко мог получить ранение. Никто мне, однако, не ответил. Я направился в сторону камней, когда внезапно раздался звериный рев, и большой черный медведь выскочил справа от меня и направился вниз, на дно оврага. Заметил только сгибающиеся при его беге кусты, но зверя не было видно.

Хотел я уже идти за ним, когда внезапно внизу прогремел выстрел, а эхо многократно его повторило, унося все дальше в горы.

Тут я заметил одного из наших проводников, казака, который звал другого проводника, чтобы пришел помочь освежевать медведя. Я пошел на место происшествия: на земле лежал, сраженный пулей в сердце, большой медведь, а казаки уже сдирали с него шкуру.

Здесь же, рядом с медведем, в густой траве, я обратил внимание на обрывки корейской одежды и куски мокрой пожелтевшей ваты.

Казаки, заметив, что я разглядываю эти лохмотья, громко засмеялись:

— Это «белый лебедь» проходил, а я его здесь захватил врасплох! — пояснил строгий казак, распарывая медведю шкуру на брюхе, — Было это два года тому. Я с двоюродным братом, казаком из Имана, приехал сюда на «белых лебедей», потому что знал, что целая их толпа тянется этими тропами.

— Что называете «белыми лебедями»? — спросил я казаков.

— Корейцев, господин, корейцев! — отвечал старший из них веселым голосом. — Идут они с Амурских золотых рудников, Сунгачи, с Майхэ, с Залива Императора, а несут на хребтах, в своих корзинах, много ценных вещей: золотой песок, панты (весенние оленьи рога), женьшень, янтарь, грибы, речной жемчуг, шкурки соболя, горностая и куницы. Почему мы должны им это позволять, когда такие вещи и нам, христианам, могут пойти впрок?

Снова взорвались они громким смехом.

— Каким образом вы запрещаете им это? — спросил я, уже догадываясь об истине.

— Очень это простое предприятие! Устраиваем себе на тропах «засидки» и ждем. Почти все тропинки еще в давние времена были окружены таким образом. Корейцы идут в одиночестве, так как взаимно не доверяют друг другу, и прокрадываются, прячась в лесах и кустах. Когда казаки услышат шум шагов или стук топора, или заметят ночью на верхушках деревьев отсвет от костра корейца, хватают они такого «белого лебедя» и забирают содержимое его корзины. Порой бросается он на нас с топором или ножом, защищается ожесточенно — только пуля его успокаивает навсегда. Если он плачет и проклинает, казак его тоже застрелит, зачем же жить такому неудачному «лебедю»? Так или иначе, должен умереть…

Так говорил спокойным звучным голосом, старый казак, и я не имел причины не верить ему, потому что передо мной лежали запятнанные, скорее всего человеческой кровью, лохмотья корейской одежды, а из кустов выглядывали замаскированные под земляной холмик предательские «засидки».

— Ведь это преступление? — заметил я, глядя на казаков.

— Какое же там, извините, преступление! — парировал молодой. — Разве это люди? Это «гадины»! И много их, как муравьев! Теперь уже редко бывает такая охота, так как ездят они сейчас железной дорогой и на кораблях и, только самые бедные прокрадываются лесами. Впрочем, власть, за охоту на «белых лебедей» сажает казаков и крестьян на шесть месяцев в тюрьму, а Цырила Фоменко посадили на целый год: какой-то консул заступился за убитого, узнав об этом от китайцев, которые видели труп корейца, а позже встретили Фоменко, который «наводил порядок» в корзине «лебедя». Прежде царила тут свобода! Это был рай для смелого и сильного казака! Минули те времена! Теперь идешь лесом, и даже здесь телеграф тянется неведомо куда и зачем! Наверное, чтобы ограничивать свободных людей…

От всего сердца ругали они это ненужное изобретение цивилизации и, закончив с медведем, двинулись дальше.

Наткнулись мы на большую поляну, с которой поднялась стая фазанов. Я в полной мере воспользовался этим! После каждого моего шага с кустов или из травы вспархивали фазаны, серые курочки и золотые петушки, переливающиеся на шее, грудке и хребте разными цветами. Я совершил настоящий погром, стреляя непрестанно. Выстрел в фазана несложный, потому что птица срывается с места кормежки с шумом, хлопаньем крыльев и криком, тяжело и очень медленно взлетает вертикально вверх на десять-пятнадцать метров и только после этих маневров начинает лететь по прямой линии, совершенно ровно и со значительной скоростью. Поскольку охотник не стреляет, когда фазаны находятся в чаще и требуется быстрое прицеливание и ловкость, то ему быстро надоедает такая охота. Особенно это касается Уссурийского края, где количество фазанов просто ошеломляющее. В окрестностях Залива Посьета я охотился в компании двух офицеров и в течение дня мы убили двести семьдесят птиц.

Другой же птицей, в большом количестве находящейся в этом крае, является бекас даурский. В 1905 году на болотах, тут же за главными мастерскими Восточно-Китайской железной дороги, охотясь с восьми утра до полудня, убил я восемьдесят бекасов.

Так выглядит этот охотничий рай, а среди трофеев стрелка можно встретить даже «белых лебедей», несчастных корейских скитальцев, которые, разбогатев благодаря тяжелой и всегда опасной работе в лесах Уссури или в ущельях Сихоте-Алиня, направляются на свою родину, в страну Печального Заката, где еще более печальную жизнь ведут их семьи, покинутые на целые годы отцами и мужьями. Напрасно будут они ждать их возвращения, напрасно питать надежду на лучшее будущее, так как там, около тайных казачьих скрыток, на незнакомых тропинках остались от них только окровавленные лоскутья белой одежды, разорванные пулей, и, лишь порой, кости. Тела давно исчезли, растащенные тиграми, медведями и волками.

Такие мысли угнетали меня, когда я встречал в уссурийских дебрях эти кровавые пути «белых лебедей», что весной брели на север к надежде, а осенью тянулись назад на юг… в объятия неизбежной смерти от рук «европейцев» - россиян, несущих «культуру» на Дальний Восток.

Я провел несколько дней в поселении Новокиевск, где приглядывался к его жизни. Постоянно бывал в обществе местных офицеров. Особенным было это общество. Большинство составляли офицеры, сосланные сюда за разные неблаговидные проступки, как, например, растрата казенных денег, пьянство, нечестная игра в карты, скандалы, убийство солдат и за жестокость в казармах. Были это типы дегенеративные, падшие, находящие развлечение только в водке, картах и разврате. Большинство было холостяками, поэтому в случае прибытия офицерской семьи, начинались романы, скандалы и поединки.