Антоний Фердинанд Оссендовский - В людских и лесных дебрях

Отрадным исключением становились офицеры из хороших семей, назначенные в Новокиевск случайно. Жизнь этих людей становилась непрестанной мукой.

Они не могли акклиматизироваться, привыкнуть к омерзительным условиям жизни и сосуществования с подонками. Единственным развлечением и средством убить время для них становилась охота. Кроме этого не было ничего — ни книжек, ни общества, ни культурных удовольствий. Они обычно бежали отсюда как можно быстрее, при первой возможности, но кому это не удавалось, тот был обречен на самоубийство. Чаще всего этот горемыка начинал пить и, в бессознательном состоянии, в приступе пьяной веселости или отчаяния, всаживал себе пулю в лоб или в сердце.

Кладбище в Новокиевске являло собой мрачную страницу истории российской колонизации на побережье Тихого океана.

Большинство же их, однако почти забытое властями, брошенное на берега мертвого залива, на дикое пограничье Кореи, сумело как-то существовать.

Гомерическое пьянство, азартная игра в карты и нескончаемые, часто кровавые скандалы еще как-то освещали жизнь этих падших людей. Наилучшей иллюстрацией этого ужасного существования офицеров берега Посьета был «Клуб тигра».

Во время моего пребывания там, уже он был вынужден скрываться, потому что его не терпели власти, но двадцать лет назад он существовал вполне открыто, а слава его доходила даже до Центральной Сибири. Тогда он носил странное название — Общество (Союз) Ланцепупов.

Я перескажу рассказ о нем старого офицера, который провел долгие годы в Новокиевске.

— Вечером, после хорошей пьянки, собирались мы в офицерском казино, грязном и темном сарае, пропитанном испарениями алкоголя. Достаточно было трезвому человеку только войти в это помещение, чтобы мгновенно почувствовать себя пьяным. Пьяные же уже раньше находились в состоянии мрачного отчаяния или находились в припадке гнева. Эти настроения породили соответствующую игру, отысканную на берегах Нижегородского Залива, в казармах Новокиевска. Называлась она игрой в тигра. Игроки создали Клуб Тигра, который до 1895 года носил название Союз Ланцепупов. Члены Клуба входили в комнату, освещенную только одной свечой. Затем вытягивался жребий: белый и красный. Белый означал охотника, красный — тигра. Охотник получал заряженный револьвер, тигр получал колокольчик. Остальные участники размещались на верхних ступеньках лестниц, приставленных к стенам, оставляя внизу только охотника и тигра. Когда все находились на своих местах, приглашали слуг, которые немедленно вносили подносы с большими стаканами, наполненным водкой. Главные действующие лица получали вместо водки спирт или крепкий арак. После распития этого «прохладительного напитка», слуги гасили единственную свечу и удалялись, плотно закрыв за собой дверь. Раздавалась команда: «Пошла охота», и игра начиналась.

Тигр крался бесшумно в темноте, так как перед игрой снимали обувь, таился в углах комнаты, порой, ложился на пол или полз на брюхе, стараясь обмануть бдительность и слух охотника. Внезапно раздавался звонок, глухой и оборванный, а за ним выстрел охотника в тигра.

Временами сразу же слышался грохот падающего тела убитого или раненного «тигра», порой, радостный крик: «Промазал, теперь ты будешь тигром!»

Игроки менялись ролями, и игра продолжалась дальше. Порой после такой «веселой» ночи в Клубе Тигра, утренние патрули находили на берегу залива тела убитых офицеров. Все знали, каков был конец этих членов Союза Ланцепупов, но в рапортах всегда писали, что «такой-то и такой-то офицер были найдены мертвыми вследствие неосторожного обращения с огнестрельным оружием».

Рассказчик задумался на мгновение, охватывая взглядом годы, проведенные в казармах Новокиевска, а потом поднял голову и пробормотал:

— А все-таки, в самом деле, эта игра в «тигра», была самым лучшим во всей нашей жизни в поселении и в казармах, там, на берегу залива! Это была проклятая жизнь, мерзкая, грязная, животная!..

Он выругался ужасно и замолчал, пыхтя дымом трубки!

Я не могу забыть о моей экспедиции на север от Владивостока, где я занимался геологоразведкой месторождений золота и залежей угля. Здесь простиралась дикая «тайга», уссурийские дебри, океан зелени, мешанина флоры Севера и Юга. Здесь, на другом берегу Уссурийского Залива, поглотили меня глухие безлюдные ущелья Центрального Сихотэ-Алиня. Вьющиеся в глухомани и то и дело исчезающие тропинки вели от фанзы к фанзе, где жили российские и китайские охотники.

Я часто задерживался в этих одиноких фанзах. Порой меня принимали вежливо и гостеприимно, иногда же, при моем приближении к избе, ее хозяин выбегал и молнией скрывался в лесу, порой даже, пуля из невидимой винтовки свистела у меня над головой, как предостережение, чтобы я миновал жилье этого человека, по-видимому, не любящего общения.

Однажды вечером мигнул мне сквозь чащу огонек. Я направился к нему и вскоре увидел небольшой домик из тонких бревнышек, оштукатуренных глиной. Забор из стоячих стволов деревьев с тяжелыми воротами из грубо отесанных досок окружал эту «фанзу». Я крикнул, чтобы отворили ворота, а мой проводник, казак, ударил прикладом ружья в забор. Послышалось какое-то бормотание, непонятный чужой выговор и, ворота медленно приоткрылись. Сперва появился бумажный фонарь, а потом встревоженное исхудалое лицо китайца с большими испуганными глазами. Волосяная коса была обвита вокруг его головы, а за прическу была всунута трубка.

— Ни льяо-хо! [8] Здравствуйте! (маньчж.) — приветствовал его казак на маньчжурском языке.

Китаец начал быстро кивать головой и что-то бормотать. Мы ничего не могли понять, хотя проводник бегло говорил на маньчжурском наречии. Китаец же продолжал что-то бормотать глухим, постоянно срывающимся голосом. Наконец он широко раскрыл рот и приблизил к своему лицу фонарь. Мы заметили остатки отрезанного почти у самого горла язык и выбитые передние зубы.

Казак быстро объяснился с калекой с помощью жестов и, вскоре передал мне, что наш хозяин был искателем женьшеня, пока однажды не напали на его дом, в этом лесу, хунхузы. Приказали, чтобы отдал им всю добычу. Он, однако, отказал им. Тогда они начали его пытать, вбивали под ногти щепки, припекали ноги на горячих углях, наконец, отрезали ему язык и выбили зубы. Но он не указал тайника, где хранил колдовской корень. Объясняя все это бормотанием и жестами, китаец, казалось, хотел нас убедить, что теперь, когда ступни его ног обожжены, ногти вывернуты и обрезан язык, он ничего уже не боится, не признается в своей тайне никому, в том числе и нам.

Что касается меня, то именно так я понял бормотание и жесты китайца.