Антоний Фердинанд Оссендовский - В людских и лесных дебрях

Кроме местных айнов, я встречал там гольдов, орочонов и манегров с Уссури и Амура, которые зимой переходят по льду Татарский Пролив, а затем весь Остров с запада на восток и потом кочуют по восточному его берегу. Кроме этих монголо-тунгусских кочевников, такое путешествие с континента совершают также лоси, олени и тигры. Эти дикие звери, огибают западный берег, относительно заселенный, добираются до берега Охотского Моря и там пасутся и охотятся. Тигры являются бедствием для айнов, у которых они не только похищают скот и ездовых собак, но нападают на людей, порой, уничтожая обитателей целых кочевий кочевых туземцев, вооруженных только луками и копьями. Айны отдают орочонам и гольдам свои земли для бесплатной кочевки, однако обязуя отважных охотников к истреблению тигров, этих ужасных пришельцев с континента.

Кочующие орочоны и гольды, а также беглецы из Дуэ и Онору, были первыми разведчиками, которые принесли вести о нефти на севере Сахалина.

На север от Погиби, куда я приехал после посещения нефтяных местностей, в Татарском Проливе находится Мыс Марии, один из самых северных пунктов острова.

У меня были сведения, что в окрестностях этого Мыса какой-то охотник отыскал болото с серьезными следами нефти и кира. Так как до момента прихода судна за мной у меня оставалось в распоряжении две недели, я решил посетить эту местность.

Я поехал верхом на коне вместе с нанятым мной проводником. Меня удивило обстоятельство, что военные власти не захотели выделить мне солдата, отвечая уклончиво на все мои просьбы и настойчивые требования. Таким образом я был вынужден искать гражданского проводника в Погиби. Им оказался какой-то рыбак, наполовину монгол, наполовину русский, каких встречается достаточно много в Сибири. Он отлично знал Остров, порой, плавал на север до Острова Святого Иоанна, занимаясь ловлей рыбы и добычей тюленей.

Когда я сказал ему, что хочу побывать в окрестностях мыса Марии и Елизаветы, он обрадовался, попросил совершенно незначительную сумму, но оговорил себе право забрать с собой двух вьючных лошадей.

Мы выступили на рассвете следующего дня. Дорога шла лесом, через который вела узкая тропинка, вытоптанная лошадьми. Была она в зарослях травы и кустов, что свидетельствовало о том, как редко ею пользуются.

Мой проводник, Густов, был молчаливым человеком. Он ехал впереди, ведя за собой привязанного гуськом вьючного коня и вообще не оглядываясь на меня. Я замыкал шествие, поэтому спокойно часто сходил с коня и охотился, так как всюду встречал многочисленные стаи белых куропаток и тетеревов. Целые сутки я провёл на небольшом озерце, где буквально кишели водные птицы, среди которых преобладали северные морские виды, что можно было объяснить близостью моря и просто необычным обилием рыбы. Она выскакивала над водой, плавала на самой поверхности озера и плескалась в прибрежном камыше. Здесь в первый раз в жизни увидел я миграцию рыбы. В каких-то трехстах шагах от озера находилось ещё более мелкое озерко, почти лужа, полностью заросшее травой и камышом. Когда я приблизился к нему, испытал впечатление, что это какой-то склад живой рыбы, или искусственно организованный бассейн. Поверхность этого озерка ни на мгновение не оставалась гладкой. Постоянные круги и рябь морщили воду, в которой передвигались рыбы, переполняющие озерцо до берегов.

На рассвете я шел между большим и маленьким озерцом и заметил, что в высокой траве что-то шевелится. Я крикнул громко, чтобы вспугнуть зверя или птицу, но безрезультатно. Тогда я начал приближаться к этому месту, внимательно вглядываясь в траву. Долго не мог ничего обнаружить, но, наконец, заметил большую щуку, которая ползла в высокой траве, обильно смоченной росой, направляясь… в сторону маленького озерца, куда видимо привлекала ее рыба. В этот же самый день после захода солнца видел я другую щуку, которая возвращалась в большое озеро, и была так полна добычей, что последнюю рыбу до конца так и не смогла проглотить, и хвост добычи торчал в пасти хищника.

Я слышал о путешествии рыб по суше, но только на Северном Сахалине лично убедился в существование такого явления.

Вскоре после ухода с берегов озера, в лесу встретил я всадника. Это был человек в расцвете сил, с почти квадратной фигурой и мрачным лицом, сильно заросшим светлой бородой. Он подъехал к нам, загородив тропу и поставив своего коня поперёк. Я видел, что едущий впереди проводник обменялся с ним несколькими словами, указывая глазами на меня, незнакомец свернул в кусты и пропустил мой маленький караван. Когда я подъехал к нему, он приблизился ко мне, очень вежливо поклонился и начал разговор.

— Вероятно, наш Остров представляется вам удивительным.

Я ответил ему со всей искренностью, что думаю об Острове и его населении.

— О, да, — воскликнул незнакомец, — в других, не в наших российских руках, этот Остров, несомненно, стал бы самой богатой колонией. Все здесь есть: уголь, нефть, золото, рыба, дорогие меха, тюлени и киты. Это какой-то созданный в мечтах рай! В то же время держат здесь преступников-заключённых, используя их только для порчи природных богатств и заражая дыханием и трупами этих чудовищ землю и воздух Сахалина!

— Однако же не очень доброжелательно смотрите вы на обитателей каторги! — воскликнул я с удивлением, потому что был убеждён, что вижу перед собой одного из поселенцев, бывшего заключённого.

— Нужно их так знать, как я! Знать до глубины их чёрных оподленных душ! — парировал он, угрожающе стискивая руки. — Власть делает глупость, оставляя жизнь этим людям-зверям. Американцы умней, так как они приглашают таких «господ» на электрический стул и дают им возможность лёгкого освобождения общества от своего заразного и опасного присутствия.

— Разве вы не верите в возможность исправления сахалинских изгнанников? — спросил я.

— Нет! — ответил он твёрдым голосом. — Разве могут исправиться люди, которые здесь оказались, многократно прошли тюрьмы, с каждым разом отсиживая наказание за все более тяжелые проступки и преступления? Они выглядят людьми только внешне, но это люди… без души, без Божией искры… Отметил я это на детях и внуках этих бестий… Рождённые родителями, не обладающими душой, сами её не имели, а не имея её, они при первой возможности становились преступниками, часто ещё более худшими, чем их родители.

Говорил он с глубоким убеждением. Я же терялся в догадках, кто бы это мог быть. Необычайно наблюдательный и начитанный, этот человек, несомненно, очень много думал над значением Сахалина и над характером тех, которые представляли его трагическое население, что прошло наказание прутьями на окровавленных лавках, носило позорные цепи и клейма, выжженные на теле и было навсегда лишено людских прав, тая глубоко в мозгу и сердце воспоминания и эхо самых страшных и омерзительных преступлений.