Надежда Дмитриева - Псинка

— А к вам гость. Да какой! Угадайте.

Мы перебрали всех своих приятелей и подружек, до мама все качала головой и посмеивалась.

В это время в коридоре что-то заскреблось, мягко навалилось на дверь, распахнуло ее, и лохматый живой шар, вкатившись в комнату, устремился нашим кроватям.

Детская огласилась знакомым заливчатым лаем.

— Псинка! — дико взвизгнула Галка и в одной рубашонке скатилась на пол.

Это действительно была Псинка.

Лохматая, взволнованная, немножко отощалая, она урчала, валилась на бок, раскорячив ноги, и, повизгивая от счастья, лизала нам руки.

— Псинка, собачушка! — захлебывалась от радости Галка.

— С кем она пришла, мама? С Михеем, да? — приставал я.

— Без всякого Михея, одна прибежала. И как только дорогу нашла — прямо удивительно! — отвечала мама, почесывая Псинку за ухом.

После этого первого прихода Псинка стала навещать нас через каждые две-три недели. Придет, поживет с недельку, отдохнет, отъестся с дороги и опять в путь, к месту службы.

Случалось, не раз приезжие соседние с Дубками крестьяне, заходя к нам, говаривали: «В Починках видели нашу Псинку. Навестит, ждите». И действительно на другой день объявлялась Псинка, и наш маленький одноэтажный домик оглашался ее звонким, заливистым лаем.

Так проходила зима. Кончился февраль, пронеслись над нашим озером бурные весенние вьюги, и однажды ночью гулкий стон разнесся над его широкой почернелой поверхностью.

— Лед взломало, ребята, — сказал утром отец. Мы выбежали на крыльцо.

Озеро казалось живым: огромные сине-зеленые льдины ворошились, с глухим шорохом, налезая друг на друга, ползли по направлению к реке.

Солнце светило повесеннему, и в воздухе веяло мягким теплом.

После этого сразу наступила весна, в одну короткую недельку согнав снега и обнажив черную, жмыхающую под ногами землю.

Начались сборы в деревню, и наконец наступил день отъезда.

Весело звенели бубенцы под ямщицкой дугой, потряхивали пегими чолками пристяжные, и тарахтел тарантас, увозя нас в Дубки по просохшей под весенним ветерком проселочной дороге.

По примеру прошлых лет встретил нас за дубковской околицей дедушка Аким Васильевич, немножко постаревший и поседевший за зиму.

Он ласково улыбался из-под пушистых седых бровей, окруженный сворой лохматых своих сторожей.

Псинка была тут же и верховодила торжественной встречей.

Жизнь в Дубках вошла в привычную колею.

Этим летом произошло новое, замечательное событие, о котором я вам расскажу с особенным удовольствием.

В середине лета характер Псинки резко изменился.

Она стала полениваться, полеживать на припеке, щуря карие глаза на солнышко и подолгу, со вкусом спала.

— Что это ты, Псинка, разленилась? — укоряла ее Галка. — Этак совсем бегать разучишься, толстуха.

А Псинка прикрывала глаза, раскидывалась на спине, корячила ноги и всем своим видом выражала негу и полное довольство.

Вскоре выяснилось, что у Псинки будут щенки.

Мы торжествовали и заранее поделили будущее псинкино потомство на троих: Галке, дедушке Акиму Васильевичу и мне.

Псинка видимо отяжелела на подъем.

Сопровождая нас по долгу верности и дружбы в далекие походы, не неслась впереди, завив хвост закорючкой и лая на птиц, как прежде, а степенно трусила сзади и с удовольствием отдыхала в тени, пока мы собирали ягоды или ловили раков в реке.

Затем, как-то утром оказалось, что она исчезла.

Мы обыскали все ее любимые уголки, заглянули даже под дом и в старую заброшенную тепличку в саду, но Псинки все не было.

— Дедушка, Псинка пропала! — бросились мы в тревоге к Акиму Васильевичу.

— Отыщется — успокоил рас тот. — Денька через три объявится, да и не одна, поди. Время ей пришло…

Прошел день, два, прошел и третий, а Псинки все не было.

Мы уж начинали тревожиться.

Утром на четвертый день сидели мы с Галкой на крылечке, разбирая только что набранное к обеду лукошко молоденьких подберезовиков как вдруг из-за амбара нежданно-негаданно показалась Псинка.

В зубах она несла что-то живое.

Подбежав к нам, она в виде приветствия вильнула хвостом, положила на ступеньки толстенького слепого щенка и снова деловито скрылась за амбаром.

Щенушка, повизгивая, ворошился на слабеньких толстых лапках и прятал морду в галкиных теплых руках.

Из-за амбара снова показалась Псинка и сложила к нашим ногам второго детеныша, за ним третьего и снова скрылась.

— Э, да их целый полк! — добродушно ухмылялся подошедший на наши крики Аким Васильевич.

Но тут произошло нечто совсем неожиданное.

В четвертый раз Псинка выбежала из-за амбара и осторожно положила рядом с тремя щенками маленького серого зверя неизвестной породы.

— Батюшки, да это котенок! — взвизгнула Галка, от изумления, а Аким Васильевич даже нахмурился и, присев на корточки, взял в руки пискливого слепого коташку, похожего на крысенка.

— Действительно котенок, — проговорил он, осмотрев его со всех сторон, и протяжно свистнул. — Вот так история!

А Псинка уже тащила второго.

— Мама, Псинка котятами ощенилась! — кричала Галка на весь двор и стремглав кинулась в кухню.

Оттуда выбежала удивленная мама, а за ней, сгорая от любопытства, вразвалку торопилась рябая стряпуха Анисья.

На ступеньках, сбившись в кучку, лежали три рыженьких щенка вперемешку с серыми слепыми котятами.

А из-за амбара степенно приближалась Псинка, осторожно неся в зубах третьего.

Это был последний.

Псинка бережно опустила его рядом с другими и, улегшись подле, подмяла всю живую, пискливую кучку к себе под живот.

Малыши закопошились, тычась в него носом и, найдя, наконец, то, что им полагалось по чину, аппетитно зачмокали.

Дед Аким Васильевич недоуменно развел руками.

— Вот и подите же! Откуда тут быть котятам? — вслух размышлял он, покусывая белоснежный ус.

— Как откудова? — неожиданно выступила на сцену Анисья. — Да я самолично на прошлой неделе вон туда, за амбар, машинных котят выкинула. Наплодила, проклятая, полон дом кошек, пропасти на них нет. А Псинка, знать, подобрала. У, дуреха!.. — расплылась в широчайшую улыбку Анисья.

А Псинка вовсе не чувствовала себя дурехой.

Она благосклонно взирала на сосущее потомство и широким розовым языком нежно лизала брюшко одного из своих котячьих приемышей.

Так появилась в Дубках новая кошачья порода. Псинкины приемыши по внешнему, виду ничем не отличались от своих сородичей, но характером вышли какие-то чудные.

— Оглашенные! — говаривала про них Анисья и неизменно ухмылялась.

Они хвостом ходили за своей кормилицей, видимо, презирали обыкновенных домашних кошек и были в неразрывной дружбе со своими молочными братьями: ели с ними из одной плошки и целыми днями кучей валялись на солнце.