Гавриил Колесов - Внук охотника

И, как бы соглашаясь с парнем и ободряя его, вдруг выглянуло солнце. Хоть и низкое, клонившееся к западу, но теплое, радостное.

«Ок-сиэ! [4] Ок-сиэ́! —междометие, выражающее желание. (Прим. автора.) Обсушиться бы. Тогда бы опять — живи! Добыть бы огня».

Ему вспомнились рассказы деда, как в трудных ситуациях охотники добывают огонь. Вспомнилось еще, что в нагрудном кармане куртки лежит обрывок толстой хлопковой веревки, которую он хотел использовать как трут.

На стволе большого дерева срезал сухой грибок. Достал патроны — мало осталось: четыре жекана и три дробовых. Все-таки из одного патрона вынул пыж, а на его место забил грибок. Хотел выстрелить, но… подумал, пошел с ружьем в руках.

Из кустов с сильным шумом поднялась глухариная стая. Тяжелые птицы не улетели далеко — расселись по деревьям. Мичил подкрался поближе, положив ружье на сук лиственницы, прицелился в глухаря, сидевшего ближе других и удивленно вытягивавшего в его сторону шею. Медленно нажал курок, вкладывая в этот выстрел надежду, которой ни в какой иной никогда ранее не вкладывал. Выстрел прогремел звонко, глухарь комом свалился вниз. Мичил бросился было к добыче, но тут же увидел дымящийся грибок. Забыл про глухаря.

Бережно, словно махонького птенчика, подхватил грибок, выхватил из кармана хлопковую веревку, разлохмаченный конец ее приложил к тлеющему грибку и принялся сильно размахивать в воздухе. Веревка затлела. Тогда свободной рукой торопливо собрал кучку мелкого хвороста, содрал с ближайшей березы отставшую сухую бересту. Поднес ее к труту и осторожно подул. Береста затрещала, занялась пламенем и стала сворачиваться в трубочку. Мичил сунул ее под тонкие прутики. Опустившись на колени, принялся колдовать над огоньком, все стремившимся погаснуть, но под руками и дыханием Мичила разбегавшимся все шире и шире.

— Ура! Загорелось! Ура! — Парень отплясывал какой-то невероятный, с прыжками, с притопыванием, танец, дико кружился и сбрасывал с себя мокрую одежду. Потом, уже без приплясываний, но торопливо развесил перед костром одежду, сбегал за глухарем, принялся его ощипывать. Голый, весь в пуху, сидел он у костра, похожий на того первобытного человека, который еще не знал одежды, не умел строить жилищ и питался только тем, что посылала ему удача. Вот если бы увидели его сейчас одноклассники! Уж они бы и подивились, уж они бы и посмеялись над беднягой. Но Мичил сейчас не думал о том, как выглядит, он думал о том, что скоро вкусно и сытно поест. У костра склоняясь к огню, выстроились рожны с мясом глухаря. В лукошке из бересты… Да, да, было уже и лукошко. Мичил снял с толстой гладкоствольной березы большой кусок бересты, погрел его над костром и потом, при помощи ивовых прутиков, сделал сносное — в нем держалась вода — лукошко. И хотя эта посудина сморщилась, почернела, стала похожей на камеру волейбольного мяча, плохо надутую, но в ней кипела вода. А потому, что в лукошке плавала чага — гриб, растущий на березовых стволах, — вода становилась похожей на чай.

Очень сытно поужинал Мичил. Одежда вся высохла. И хотя со всех сторон опять надвигалась темнота, и хотя опять обступавшая парня тайга наполнялась зловещими шорохами, мрачными видениями, Мичила это уже не пугало. Он натаскал большие кучи хвороста, приготовил себе уютное место меж кострами. Он почувствовал вдруг, что не пропадет.

Когда человек в беде не растеряется, то его не оставит надежда, вера и даже радость. Мичил не растерялся. И хотя он не мог знать, что готовит ему завтрашний день, устраивался на ночлег очень спокойно.

Поднялся Мичил опять очень рано. Поел глухариного мяса. С сожалением смотрел на угасающие костры: знал, что огонь опять будет нужен, но как его возьмешь с собой? С горестным чувством принялся забрасывать кострища камнями — никакой опытный таежник не оставляет огонь непогашенным. Среди камней часто попадались осколки красноватых, синеватых кремней. Несколько из них Мичил отложил.

Помнил мальчик, что у деда всегда имелись про запас такие вот кремни. Дед всегда носил с собой кресало — небольшую, но толстую стальную пластинку. Эта пластинка тонким ремешком привязана к кожаной сумочке. А в сумочке — трут и кремневый камень.

«А что, если вместо кресала попробовать нож?» Мичил выбрал камень, удобно лежавший в ладони, принялся с силой чиркать по нему тупой стороной ножа. Не получалось. Несколько раз ударил себя больно по пальцам. Бросил камень. Взял другой. Тоже никаких искр. Наконец из острого ребра темно-коричневого камня вылетел искровой сноп. Еще ударил. Искры! Очень много искр. Завернул кремень в бересту, положил в карман, где лежала хлопковая веревка, верно послужившая вчера.

Сегодня Мичил не стремился найти речку, вдоль которой двигался отряд. Сегодня, как казалось ему, он шел в ту сторону, где должен был находиться Владимир Лукич. Но с каждым часом места становились все более незнакомыми, совсем исчезли голые вершины — Мичил понял, что прежних своих дорог ему ни за что не найти. Присев, отдохнув, съев остатки глухаря, которые прихватил с собой, он принял решение: более не ходить вот так бесцельно, обманывая себя. Нет. Теперь нужно выбрать направление и день и ночь, день и ночь идти только туда. Лучше всего идти на запад. Там большие реки. Там люди. Если идти на запад, скорее всего попадешь к людям.

«Владимир Лукич теперь уже, конечно, забеспокоился: почему не пришел отряд. Наверное, вышел теперь к месту второй стоянки. Теперь, наверное, бросили работы, ищут… А как они могут меня найти, если за эти дни я убежал сам не знаю куда, за сколько верст от тех мест, где должен был быть…

Сколько же хлопот причинил я людям! Из-за меня могут опоздать к последнему пароходу. Новое месторождение так и останется неисследованным. А это золото так бы пригодилось. И оружие на него можно было бы накупить против фашистов. И пищи для солдат на фронте… Как же я подвел отряд! Нет, надо как можно скорее выйти на Алдан. Найти людей. Пусть сообщат в отряд, что меня искать не надо. И пусть отряду помогут. Надо месторождение скорее обследовать… На запад. Теперь только на запад».

Нелегка дорога через глухую тайгу, через каменные гряды. То вдруг завалы бурелома преграждают путь, то вдруг отвесные скалы встают, будто говорят: «Нет пути к людям. Не пустим на запад».

Мичил старается идти логами и распадками. Но лога кончаются, упираясь в горные вершины. Тогда — в обход вершин. По обрывистым склонам, по сыпучим каменным россыпям. Но все на запад, на запад.

К вечеру ружье отяжелело, ремень врезается в плечо. Сапоги, вчера размокшие, а потом, у костра высушенные, трут ноги. Пот градом катится с лица. Мичил не успевает смахивать его рукавом куртки. Устал. Опять очень устал парень. Пора передохнуть. Но он не разрешает себе садиться. Сядешь — заснешь. А теперь, когда есть ясная цель, когда знаешь, что надо торопиться, не хочется терять ни минуты.