Герасим Успенский - Васька путешественник

— Ну что ты будешь делать!? Всегда ведь при мне он бывает, а тут… должно быть, дома, в старом кителе остался. Сходить, что ли, за ключом-то?

Меня разобрала досада за медлительность Колесникова. Ведь если он пойдёт за ключом домой, то потратит на это не меньше получаса. Такой уж был наш дядя Ваня неторопливый. Ещё об одном думал я, — бывает иногда вот так: если человеку нужно немедленно что-либо предпринять, то обязательно возникает какое-нибудь препятствие и, чаще всего, нелепое препятствие.

Хотел было я уже выругаться да бежать домой за своими вёслами, а лодку решил взять первую попавшуюся, сломав её замок стальной лопаткой, той самой, которой отдирал морских желудей. С хозяином этой лодки я надеялся потом уладить дело по-хорошему. «Ну, куплю ему новый замок, — думал я, — попрошу прощения, ведь поймёт же он, в каком я был безвыходном положении!»

Но тут мой взгляд остановился на пристани нашего соседа — моторно-рыболовной станции, которая находилась совсем недалеко. К этой пристани подошла и швартовалась шхуна-дрифтер. Её мотор стукнул последний раз и выбросил из трубы синее кольцо дыма, тотчас же подхваченное ветром. Я прочёл на корме её название: «Белуга».

«Так, — подумал я, — всё в порядке!» Капитан «Белуги» хорошо меня знает, а на таких судах обязательно есть небольшие лодки — «подъездки», как их называют рыбаки. Да, вот он — подъездок, причален к корме дрифтера.

Не сказав ни слова Колесникову, который продолжал в нерешительности стоять рядом со мной, я опрометью бросился бежать к соседней пристани.

Капитан «Белуги» не дослушал до конца мой торопливый рассказ о беде, приключившейся с котёнком. Моряк только переспросил: «Разинский?», — а потом крикнул, покрывая голосом свист ветра в снастях своего судна:

— Боцман! Вёсла на подъездок! Они вот поедут!

«Они», то есть я, быстро перебрался с палубы дрифтера в лодку, подхватил поданные мне весла и оттолкнулся от высокой кормы судна.

Ветер сразу же понёс лодку от пристани. Я встал на банку и разыскал глазами едва уже заметный, подпрыгивающий на волнах знакомый предмет с малюсеньким светлым пятнышком наверху. «Пятнышко» — это и есть бедняжка Васька — так далеко уже унесло его от острова. Заметив направление, я сел за вёсла и заработал так, что они стали даже потрескивать. Попутный ветер помогал мне, и лодка, переваливаясь на крутой зыби, неслась вперёд не хуже моторной.

Чтобы не сбиться с направления, я часто оглядывался через плечо вперёд и видел, что расстояние до злополучного Васьки постепенно сокращается. Вот уж стало можно различать, где у котёнка голова, а где хвост. «Теперь васькино дело в шляпе, — думал я, — вот ещё поднажму немного и догоню невольного путешественника!»

Но, оглянувшись ещё раз, я обомлел. Над Васькой нависла новая беда и гораздо худшая, чем волны. На этот раз беда пришла сверху, она летела на широких зазубренных крыльях. Над котёнком, легко преодолевая ветер, парил орлан белохвост. Откуда он взялся, разбойник?! Впрочем, орлы всегда появляются неожиданно. Они замечают свою добычу с недосягаемой высоты и мигом спускаются к ней.

Орлан делал широкие круги и постепенно снижался над Васькой. Мне был виден крючковатый, зловещий клюв хищника, видно было, как он постепенно, как бы примеряясь, опускал книзу лапы и расправлял когти.

Впрочем, смотреть некогда. Нужно нажимать на весла и спешить, спешить что есть духу. Иначе орлан подхватит котёнка своими страшными когтями и унесёт куда-нибудь на берег, чтобы тут же разорвать на части и проглотить.

До плавающего руля было уже совсем недалеко, но орлан продолжал кружиться и — вот-вот — камнем бросится на Ваську. Я забросил концы вёсел в лодку, вскочил на ноги и, размахивая руками, принялся кричать. Что я тогда выкрикивал, — теперь уж и не припомню, но кричал так, что потом дня на два вовсе охрип.

Мой крик, а может быть, и просто моё приближение подействовали на орлана. Он немного прибавил высоты, хотя и продолжал ещё парить на месте. Снова сев за весла, я ещё ближе подплыл к котёнку. Орлан круто набрал высоту и полетел к далёкому берегу, как говорят, — несолоно хлебавши! У меня отлегло от сердца, — теперь-то уж Васька будет цел.

Было видно, что котёнок всё время разевает рот, — должно быть, мяукает. Но голос его относит ветром. Я направил лодку так, чтобы она потихоньку коснулась обломка своим правым бортом, а когда это произошло, то оставил вёсла и ухватился левой рукой за плавающий руль. Теперь и лодка, и обломок плыли по ветру вместе как одно целое.

Васька сидел на самой середине досок, мокрый, со слипшейся шерстью, и дико таращил глаза. Моя рука не доставала до него. Тогда я лёг животом на борт и, с риском опрокинуть лодку, высунулся из неё как можно дальше. В эту минуту подошла особо высокая и сердитая волна. Она с шумом толкнула лодку, обдала меня с головы до ног солёной водой и перекатилась через доски обломка. Васька на миг скрылся под волной, но удержался на месте. После этого он от страха перестал даже пищать и только смотрел на меня остекляневшими глазами.

Кое-как дотянувшись до котёнка, я взял его рукой за спину и потянул к себе. Он держался когтями так крепко, что пришлось прямо-таки отдирать его лапы от доски.

Наконец, Васька был у меня в руках. Его мокрое тельце мелко дрожало, и пальцы чувствовали, как неистово колотится его крошечное сердце. Немного опамятовавшись, котёнок снова жалобно запищал.

Я призадумался, не зная, куда пристроить Ваську, так чтобы он не мешал мне грести и был в безопасности. Внутри лодки было порядочно воды, которая плескалась об ноги; если же посадить котёнка на банку, так он — чего доброго — возьмёт да и выпрыгнет за борт с перепугу. Тут я вспомнил, что у лодок-подъездков под кормовым сиденьем обычно делается вместительный, хорошо сбитый ящик, в который рыбаки прячут спички, табак, соль или запасную одежду. Приподняв кормовой щит на своей лодке, я увидел, что ящик под ним совершенно пустой. Недолго думая, я сунул туда котёнка и снова опустил сиденье. Теперь надёжно.

Главное дело по спасению Васьки было сделано. Но нужно ещё вернуться на остров, и я понимал, какого это будет стоить труда. Моряна разыгралась не на шутку, моряки сказали бы сейчас, что «дует очень свеженький ветерок!» Гнать лодку против сильного ветра и волн — дело нелёгкое, а до острова, пожалуй, не меньше двух километров, и с каждой минутой нас относит от него всё дальше и дальше.

Приноровившись к очередной волне, я повернул лодку обратно и налёг на вёсла. Волны, встречая сопротивление, сердито забухали по днищу и стали беспрерывно окатывать меня брызгами. Временами лодка становилась, что называется, на дыбы, а потом с треском падала вниз и зарывалась носом в воду. Я чувствовал, что подвигаюсь вперёд еле-еле, да и подвигаюсь ли ещё? Может быть, моих усилий хватает только на то, чтобы удержать лодку от сноса?