Юрий Герасимов - Тропой таёжного охотника

Пятнадцатого февраля, уложив на сани мясо и по копешке сена, бригада по Ушмуну выехала домой. По ледяной глади прокипевшей реки охотники к концу дня достигли Ингоды. Здесь мощные сугробы преградили путь. В кривунах они были настолько глубокими, что лошади проваливались по грудь. Местами встречались пропарины — тальцы, заваленные мокрым снегом, которые приходилось объезжать. Кони с большим трудом тащили груз. Под вечер они выбились из сил и покрылись инеем. Пришлось остановиться на ночлег в неудобном месте — на ветру, далеко от топлива. Выехали с рассветом. По острым вершинам сугробов тревожно курились струйки снежной пыли, завивались в космы и уползали вверх по реке. Лицо резал встречный ветер. Уваров, завернувшись в доху, сидел спиной к лошадям. На задних санях, зарывшись в сено, лежали Прокоп Ильич и Симов. Ехали шагом. На устье Улелея передний воз остановился. Уваров выбрался из сена, чтобы посмотреть в чем дело, и увидел впереди матерого кабана со свиньей. Мгновенно вскинув винтовку, он выстрелил. Кабан упал, но тотчас же вскочил и, одурев после контузии, бросился вниз на речку, к охотникам.

Тем временем вывалились из саней и Рогов с Симовым. Схватив карабины, они приготовились отбить атаку секача. Однако зверь и не помышлял нападать и галопом промчался мимо возов. Вслед ему непрерывной очередью прогремело с десяток выстрелов. Пули взрывали снег, рикошетили о лед и со свистом провожали убегающего зверя. Наконец, он скрылся за поворотом. Как всегда, после такой горячки наступила минутная тишина. Рогов, почесывая щетинистый подбородок, с удивлением глядел на Симова. Уваров, который на охоте не отличался меткостью, усердно осматривал свою винтовку, с интересом заглядывал в ствол и проверял положение мушки. Симов недоумевающе смотрел в сторону скрывшегося кабана.

Кабан.

— Упустили!.. — наконец, процедил он сквозь зубы.

— Да как упустили-то, а?! — проворчал Гаврила Данилыч. — Простреляли в землю, как в копейку… Мне-то простительно, я больше капканщик и рыбак… Но ты-то, Прокоп, куда стрелял? А?

— Туда же, куда и ты, — нехотя ответил Рогов. — Вот эта хламида помешала, — добавил он, подправляя свалившуюся с плеч косулью доху.

Охотники поднялись на берег и подошли к месту падения кабана. На земле остались клочья длинной щетины, вырванной пулей из холки. Крови нигде не было. Все остальные пули пролетели под брюхом и перед рылом зверя.

К полудню поземка усилилась. Зашумела на склонах тайга. Посыпался косой колючий снег. За ним скрылись дали, ближние сопки и берега реки. Рыхлый снег налипал на полозья. Приходилось часто останавливаться и топором оббивать сани, а отбойными молотками — копыта лошадей.

За два дня охотники с трудом одолели тридцать километров и добрались до Хинкарайской долины. Сено к этому времени кончилось, и лошади голодали. К счастью, на лугу близ устья Хинкарайки нашлись остатки стога, которыми удалось покормить лошадей. Переночевав в зимовье и отдохнув, охотники продолжили свой путь и к вечеру вернулись домой.

В марте лейтенант получил приказ: передать лошадей и инвентарь колхозу и прибыть в штаб с рапортом и годовым отчетом. Узнав об этом, Рогов встревожился:

— Пошто тебя отзывают? Неужто немцы оправились и наши подмогу на фронт посылают? Не может того быть, ведь фашистов на полтыщи верст от наших границ выбросили. Или обратно: война к концу и нашей бригаде конец? Не нужны, значит, больше?

Помолчав, он с грустью добавил:

— Ты в свою часть вернешься, на самолет. Фока здесь, дома, в своем колхозе будет. А мне с Гаврилой придется отсюда подаваться, до осени работу сезонную искать.

— Ты погоди, не торопись с решением, — перебил его Симов. — Почему бы тебе с Гаврилой Данилычем в колхоз здешний не вступить?

— В колхоз? — переспросил Рогов. — Ты что? Это дело не для меня. Я ведь охотник. Понимаешь? С мальства приучен… Вот уж полсотни лет зверую. Поэтому к сельскому труду душа не лежит. Поставь меня за плуг или к коням, а я все буду поглядывать на сопки. Подойдет же сезон — все брошу и зверовать подамся. Ружье спрячь, а я все одно уйду в тайгу. Тянет она меня к себе…

Старик не находил слов для объяснения, чем именно привлекала его тайга. Да и у Симова в этом и не было необходимости. Он отлично понимал Рогова, так как сам мог неделями бродить по сопкам и смотреть и слушать, как живет лес.

— Такие работники колхозу не нужны, — продолжал Рогов. — Почета здесь охотникам не стало. К примеру, Мартеха, колхозный конюх. Каждый год на охоту отпрашивается. А сколько тут наговорят ему, прежде чем отпустят? А отпускали-то на месяц, в ноябре, а иной раз и того позже… Он и подготовиться ладом к охоте не может. Сам знаешь, если надумал зверовать, то с весны надо полянки осмотреть да солонцы поправить, с лета запасти сенцо, подремонтировать зимовья, да плашки, да кулемки. За месяц до охоты зверей привадить надобно. А из Мартехи что? Одно посмешище, а не охотник получался. Перебивается бедняга из года в год в разваленных избушках, путается по сгнившим путикам. Вот потому и добывает ерунду. Из тайги, другим разом, запаздывал, так ему в правленье такую давали нахлобучку! И дезертиром, и черт его знает какими только словами не ругали.

— Ну, а в колхозную охотничью бригаду пошел бы? — спросил Симов.

Рогов задумался.

— Нет, паря, это мне тоже не глянется, — ответил он после некоторого размышления. — В такой бригаде, что добудешь, все сдай в колхоз, а тебе в конце года за охотничью-то добычу крохи начислят. В колхозе здешнем не шибко богатые трудодни. Уже года три не более полкило хлеба на трудодень дают. А ведь и одеться надо, и припас купить. Вот и гляди, как мне с моей старухой жить. Кто постоянно здесь живет — обзавелся скотиной и усадьбой. Ну и пробавляются всем этим, а к трудодням у них не стало интереса. Похаживают на колхозные поля, абы сработать норму, чтоб из артели не погнали. Не работают, как надобно, потому и трудодень ни во что стал; он ведь, паря, от работы зависит. Вот карусель и получается. Бывал я в агинских степях. Там, действительно, есть колхозы крепкие, трудодень богатый, ничего не скажешь. К примеру, вот в Долгокыче колхоз, Федор Сараев председателем. Там по совести работают, ну и хорошо живут. Загляденье! Однако нам, зверовщикам, в тех местах делать нечего. А здесь хоть и самое зверовое, охотницкое место — мы, вроде, не ко двору.