Елена Арифуллина - Жил-был такс

— Не видел. Я в городе живу, там куры не водятся.

— Фу-ты ну-ты, лапы гнуты… — издевался рыжий. — Курицу не видел, а с котом связался!

Макс оскалил зубы, и тут Пятнистый сильным толчком в плечо сбил его с лап.

— Не тр-р-рож-ж-жь! — зашипел Маврик, выгибая спину.

— Цыц! С тобой потом разберемся! — бросил Пятнистый.

Маврик взвыл не хуже пылесоса и вцепился ему прямо в морду. Макс извернулся, вскочил и тяпнул Рыжего за ухо. Тот с визгом бросился прочь, а Маврик драл своего противника когтями, добираясь до глотки.

— Держись! — гавкнул Макс и ухватил Пятнистого за ляжку.

— Все на одного, да? — Пятнистый извивался, стараясь сбросить с себя осатаневшего Маврика.

— Нет, все за одного!

Пятнистый вырвался и побежал вслед за Рыжим.

— Один за всех! — победно проорал Маврик. — Мр-р-ряу-у-у!

— Ну, ты даёшь! — сказали Макс и Маврик одновременно.

— Пошли домой, — Маврик боднул Макса в бок.

— Попадётесь ещё! — пролаяли сзади.

Макс повернулся хвостом к беглецам, несколько раз кинул землю задними лапами и сказал:

— Ну пошли.

После ужина Маврик шепнул Максу на ухо:

— Сейчас за Трифоном пойдём! Щель в заборе я уже нашел.

Хвост сам по себе вильнул в знак согласия. А Маврик сел перед выставленными у двери кроссовками и задумался.

— Вот эти берем, запомни! Те, что с краю.

— Ты что, зачем нам кроссовки?

— Нам и одной хватит. Она со шнурками, видишь? А остальные на липучках.

— Маврик! Объясни, что к чему.

— Трифона будем перевозить — сюда, на новое место. Это тебе придётся, у меня не получится.

— Ты что, меня запрягать собрался? Так ведь я не ездовой пёс, не хаски какой-нибудь.

— Можешь ты не перебивать? — Маврик огляделся по сторонам. — Вон, смотри, деревяшка валяется. Возьми её в пасть, держи покрепче и слушай.

Макс хотел обидеться, но понял: Маврик прав. Неугомонная таксичья душа не даёт слушать спокойно, а время не ждёт, солнце давно село…

Деревяшка на вкус оказалась очень даже ничего.

— Понимаешь, домовых раньше из старого дома в новый в лапте перевозили — это обувь такая была. Можно ещё на венике, только я его здесь не нашел, да нам его и не утащить — тяжело, неудобно. Так что кроссовка сгодится. Берешь её в пасть, и идём туда, к Трифону. Он залезает внутрь. Потом идём обратно. Здесь его выпускаем. Вопросы есть?

«Точно как Самый Старший Кузнецов разговаривает!» — подумал Макс и выплюнул деревяшку.

— Есть! А ты что будешь делать?

— Трифона уговаривать. Он одичал, бедняга, не верит никому. Люди его бросили одного в доме. Ушли и не вернулись. Он их ждал, ждал, а потом усыхать начал.

— Это как — усыхать?

— Ну… уменьшаться, скукоживаться. Да ты не бойся, донесем. Домовые и так не тяжелые, а он теперь лёгонький совсем… наверно. Я бы и сам эту несчастную кроссовку отнес, да у меня пасть куда меньше. Мне её не утащить.

— Понятно. А откуда ты всё это знаешь?

— Матушка рассказывала. Да и мы, кошки, с домовыми родня. Своих бросать нельзя.

— Точно! Кузнецовы так не поступают. Договорились.

Маврик проскользнул в кухню и тут же вернулся.

— Пошли! Все чай пьют. Пока не будут ложиться спать, нас никто не хватится.

Максу стало страшновато. Но он вспомнил тихий плач в заброшенном доме и покрепче ухватил в пасть кроссовку.

— Тс-с-с! — прошипел Маврик. — Не стучи когтями! Давай за мной!

По дороге пришлось несколько раз отдыхать: кроссовка оказалось тяжелой. Маврик крутился рядом, вглядываясь в темноту, и помалкивал. В небе висела полная луна, глядела вниз, на Лукошкино. Так и хотелось всё бросить, сесть и полаять на неё как следует…

Пролезть в дыру с кроссовкой оказалось сложно. Макс пропихивал её мордой. Маврик полз сзади, шипел и бранился в усы.

В доме было тихо. Маврик насторожился, мяукнул и тут же повеселел.

— Живой, отзывается! Успели! Пошли к печке. Только молчи, понял? Я с ним сам поговорю.

Кроссовку запихали под печь, в темноту и паутину, оставив шнурки снаружи. Маврик сел рядом и громко замурлыкал.

Под печкой заворошились.

— Домовой, домовой, пойдём со мной! — сказал Маврик и снова замурлыкал.

В подпечной темноте пискнули. Мышь, что ли?

— Всё, он уже там! Потащили! Ты за один шнурок, а я за другой. Раз, два — взяли!

Кроссовка вся перепачкалась в пыли и старой копоти. С неё спрыгнул паук и метнулся обратно в родное подпечье. Маврик басовито ворковал — наверно, уговаривал домового не бояться.

— Пошли домой! Теперь его поскорее накормить надо.

— А что домовые едят? — Макс приноравливался ухватить кроссовку поудобнее.

— Что и все прочие. Кашу там, хлеб, молоко… Поделимся, короче.

— А я с ним смогу разговаривать?

— Конечно! Это пока он слабый, еле-еле шепчет. Я его и вижу, и слышу, а ты — нет. Поправится, отъестся, вот тогда и наговоритесь. Пошли!

Домовой и правда отощал: кроссовка ничуть не потяжелела.

На обратном пути отдыхать пришлось чаще.

— Ты что? — шипел Маврик. — Давай шустрей! А то закроют дверь, и будем ночевать на веранде. И Трифона покормить не успеем.

— Ты бы сам попробовал! У меня вся шея болит: голова постоянно задрана, а то кроссовка землю цеплять будет.

— Я что, виноват, что у меня пасть не такая огромная?

— И ничего не огромная! Нормальная, таксичья.

— Ага, как у крокодила! Да шучу я, шучу. Отдохнул? Ну пойдём дальше, Максик. Пожалуйста…

На веранду Маврик прыгнул первым, проскользнул в кухонную дверь и вальяжно раскинулся поперек порога. Макс напрягся из последних сил, втаскивая кроссовку в кухню…

— Кс-кс-кс! — послышался голос Таши. — Где там эти двое? Зову, зову — не идут! Кто видел?

— Макс, ко мне! — позвал Сашка.

— Подай голос, а то искать будут! — шепнул Маврик и побежал на зов.

Макс гавкнул и принялся запихивать кроссовку в угол, под половичок. Потом пробежал к поилке и принялся жадно лакать. Интересно, а домовым вода нужна?

— Молодцы мы с тобой! — это неслышно подошел Маврик. — В самый раз успели. Сейчас все лягут спать, а мы Трифона переселим.

— Ох, дай отлежаться… Лапы не держат.

— Еще чуть-чуть, Максик. Конец — делу венец. Так ещё прадедушка Иннокентий говорил.

— Ты такой мудрый, я смотрю. Весь в Мавру.

— Да ну тебя… — Маврик смутился и стал умываться.

Когда в доме стало тихо и темно, Макс с Мавриком вытащили кроссовку из угла и затолкали её под плиту. Домовой молчал.