Меир Шалев - Мой дикий сад

У деревьев — независимо от того, дают они плоды съедобные для человека или нет, — есть свойства, присущие всем животным и человеку: они рождаются и умирают, едят, пьют, размножаются, болеют, чувствуют свет, тепло, прикосновение, влажность, а возможно — и течение времени. А некоторые из них даже способны двигаться — в сторону солнца, например, или в поисках поддержки и опоры. Одно из моих оливковых деревьев, к примеру, явно не любит своего соседа — большую фисташку — и склоняется так, чтобы как можно дальше отодвинуть от него свои ветви.

Чувствуют ли деревья боль? Я сомневаюсь. Кричат ли они от боли? Несмотря на то что написано в «Пирке де рабби Элиезер», я сомневаюсь и в этом. Но я согласен с тем, что если они действительно чувствуют боль и кричат, то люди неспособны слышать их голос, — как они неспособны слышать и понимать всех тех, кто слишком отличается от них.

Покончив с ветвями, Галь опустил «руку» своего крана и стал пилить остатки толстых ветвей и ствол на круглые чурки, которые падали на землю. Звуки их падения — со всё уменьшавшейся высоты — менялись от первого тяжелого и звонкого удара до мягкого, глухого, последнего. Галь спустился с крана, срезал два последних метра того, что только что было стволом, выключил пилу и положил ее на место. Наступила тишина.

Мы сели выпить по стакану холодной воды. Галь сказал: «У меня совсем испортилось настроение. Ненавижу спиливать дерево до земли. Я предпочел бы подрезать и спасти, но тут не было выхода».

Побеги — тонкие ветки с листьями — он погрузил на повозку и отвез в специальное место, где все местные садоводы складывают отрезанные ветки. Обрезки толстых ветвей и ствола взял себе для отопления. А спустя несколько дней вернулся для «контрольного выстрела»: просверлил в обрубке ствола несколько отверстий и влил в них древесную отраву, потому что мелия — дерево очень живучее и быстро восстанавливается. В картине сада, рамкой которой служит окно моей кухни, осталась пустота, как во рту с удаленным зубом, а в моем сердце надолго поселились сожаление и тоска.

Этот цветок, мак, я очень люблю. Год за годом, снова и снова, собираю в полях его семена и сею их в своем саду. Но прежде чем говорить о нем, я хочу разъяснить читателям, а главное — полицейским и судьям среди них, что мак, который растет в моем саду — это мак дикий, а не культурный, не тот опиумный мак (Papaverum somniferum), выращивание которого является уголовным преступлением.

Это его латинское название означает «мак усыпляющий», «вызывающий дремоту» и дано ему по той причине, что в нем есть дурманящие вещества и из сока, который содержится в стенках его коробочек, производят опиум и дистиллируют героин. Кстати, из его семян, которые содержатся в самой коробочке, тоже готовят своего рода наркотик, и он вызывает не меньшее привыкание и зависимость. «Наркотик» этот — пироги с маком. Читатель, который не знавал этого привыкания, наверняка не поймет, о чем я толкую. Но тот, кто с ним знаком, лишь покачает головой и вспомнит с тоскливой любовью свои детские годы, потому что каждый из таких «отравленных» хранит в воспоминаниях этот желанный маковый пирог детства. Иногда он сталкивается с чем-то, отдаленно похожим на этот пирог, но никогда — с ним самим в точности. Явление известное — и не только по маковым пирогам.

Те маки, которые я выращиваю в своем саду, цветут весной в самых разных местах нашей Страны и, думаю, знакомы многим. Правда, цветение анемонов рекламируется у нас намного энергичней и вызывает большее внимание, но, на мой взгляд, поля мака намного красивее. Я знаю несколько из них и навещаю их каждую весну.

Мак — последний из нашей «великолепной четверки», которая украшает своими цветами израильские поля, начиная с середины зимы и до конца весны. Он цветет после анемона, тюльпана и азиатского лютика. Благодаря своему цвету, размерам и периодичности цветения и увядания эти цветы издавна стали своего рода символом всех тех юношей и девушек, чья кровь была пролита в самых разных обстоятельствах — от героев древних мифов и до павших на войнах нашего времени. Израильский поэт Хаим Гури посвятил свое стихотворение «Вот лежат наши тела» тридцати пяти героям из отряда «Ламед хей». Он писал там: «Мы вернемся, мы еще вернемся, красными цветами» [37] Перевод М. Генделева. . А в другом стихотворении, «Баб-эль-Вад», посвященном этим молодым героям, тот же Гури пишет:

Мой отец, Ицхак Шалев, тоже посвятил им одно из своих стихотворений. Оно называется «Серые проржавевшие скелеты», и в нем есть строка: «О вы, чья кровь окрасила ваши ребра, как мак». И еще одно поэтическое произведение на ту же тему, «Есть цветы», создал поэт Натан Ионатан, который писал:

В Англии и некоторых ее бывших колониях в дни поминовения погибших в Первую мировую войну появился обычай украшать себя маками, цветущими на полях прежних сражений и на военных кладбищах. Обычай этот родился под влиянием стихотворения «На полях Фландрии», написанного в 1915 году участником этих сражений канадцем Джоном Маккреем:

В наших краях растет несколько видов диких маков, и невежды вроде меня их не различают, скопом называя все этим растения просто «маками». Но эрудиты знают разницу между ними и требуют от садоводов не выращивать на севере маки с юга и наоборот, потому что они опыляют друг друга, в результате чего появляются нежелательные гибриды.

Мало того, люди эрудированные знают о жизни маков и многое другое, чего не замечают такие невежды, как я, хотя эта жизнь происходит и в моем саду, то есть буквально у меня под носом. Мне показал это мой знакомый, профессор ботаники Ави Шмида. Как-то раз мы отправились с ним на маковое поле, символично цветущее как раз возле кибуца, названного в честь тридцати пяти героев. Профессор Шмида терпеливо кивал, внимая моим восторгам по поводу того, что маки колышутся даже при малейшем ветерке, и выслушивая мои рассуждения о том, что на знаменитой картине Моне можно буквально ощутить этот ветерок, а потом обратил мое внимание на тот странный факт, что некоторые цветки мака колеблются, почти танцуют, даже при полном отсутствии ветра. Увидев мое удивление, он улыбнулся, раздвинул пальцами лепестки одного из цветков и показал мне, что внутри цветка копошатся жучки. В мае, в разгар цветения, они ползают и ворочаются в пыльце и при этом энергично толкают и потряхивают его своими ножками.