Эдгар Берроуз - ТАРЗАН. Том 5

Тарзан-обезьяна любил не связанную ничем свободу, и теперь, когда эти двое были уже в безопасности,— с его плеч свалилась гора всей тревоги и вынужденных забот. Он вздохнул с облегчением и почувствовал, что может продолжать свое путешествие к западному побережью, туда, где давно ждет наследника хижина его умершего отца.

И все же, стоя на лугу и наблюдая за маленькой точкой в небе, он был печален. Из его груди вырвался еще один тяжелый вздох — это не был вздох облегчения, а скорее выражение странного, мучительного чувства — его Тарзан не ожидал испытать когда-либо еще. В этом он сейчас не хотел сознаться даже самому себе. Было невозможно, чтобы он, воспитанный джунглями, отвергший общество людей, чтобы вернуться к своим любимым зверям и первобытной природе, мог бы почувствовать что-нибудь похожее на утрату после того, как летящий в воздухе самолет становился все меньше и меньше. Однако все гак и было чувство одиночества захлестнуло Тарзана, когда он остался один.

Лейтенант Гарольд Перси Смит Олдуик нравился Тарзану, но женщину — он знал ее, как немку и шпионку — человек-обезьяна ненавидел, правда, в сердце своем он не находил желания ее убить, хотя и поклялся убивать всех гуннов. Тарзан относил эту слабость к тому обстоятельству, что ненавистная немка была женщиной, правда, его скорее беспокоила явная несообразность такой ненависти к ней и неоднократно возникавшее желание спасать ее, когда Берте Кирчер угрожала опасность. Он приходил к ней на помощь даже с риском для своей жизни.

С раздражением тряхнув головой, Тарзан вдруг круто повернулся лицом к западу, как бы отвернувшись от быстро удаляющегося самолета. Этим самым он вырвал из своей памяти мысли о его пассажирах. У края луга он остановился. Огромное дерево вырисовывалось прямо перед ним, и как бы движимый внезапным и непреодолимым импульсом, он прыгнул на ветку и с обезьяньим проворством помчался вверх к вершине, к самым тонким ветвям верхушки, какие только могли его выдержать.

Там, легко балансируя на качающейся ветке, он глазами разыскал на восточном горизонте маленькую точку — самолет, уносящий от него последних людей его расы, дружественно к нему настроенных, в чем-то подобных ему. Увидит ли он когда-нибудь их еще?

Его зоркие глаза продолжали следить за летящим и набирающим скорость воздушным кораблем. Несколько секунд он смотрел за удаляющимся аэропланом и вдруг увидел, как точка нырнула вниз. Падение казалось вечным для наблюдателя. Тарзан понял, как высоко в небе летел самолет до того, как начал падать и исчез из поля зрения. Скорость движения к земле, казалось, вдруг уменьшилась, но самолет все еще падал быстро, под острым углом, наконец, он исчез из виду за дальними горами.

Полминуты человек-обезьяна отмечал дальние ориентиры, по которым, как он считал, можно определить место падения самолета, и как только окончательно уверился в том, что эти люди снова в беде, сработало унаследованное от предков чувство долга по отношению к себе подобным и заставило его еще раз отменить свои планы и заняться поисками пути туда, где белые люди потерпели катастрофу, в надежде помочь им спастись.

Человек-обезьяна опасался, судя по месту падения и азимуту полета, что аэроплан потерпел аварию среди почти непроходимой местности, огражденной засушливой, безводной и пустынной территорией, вдали от плодородной долины, окруженной горами, с питающим ее бассейном реки.

Авария произошла к востоку от этой благодатной долины. Он сам пересек то сожженное солнцем необитаемое пространство и по собственному опыту знал, как малы были его шансы на возможность спасения, и какие усилия он сам должен был приложить, чтобы не быть побежденным неумолимой природой этих мест. Никогда более слабый, чем он, человек не смог бы преодолеть безжизненный островок каменной пустыни. Тарзан ясно вспомнил выбеленные временем кости давно умершего воина на дне отвесного ущелья, оказавшегося всего лишь ловушкой для него. Он видел кованый шлем из бронзы тонкой работы и разъеденный ржавчиной меч, древнюю аркебузу — бесполезное свидетельство огромной силы и воинственности того, кто когда-то так неудачно наряженный и жалко вооруженный добрался до Центральной Африки. Перед его глазами представал облик обаятельного юноши-англичанина, хрупкая фигурка девушки ни на минуту не оставляла его мысли. Они попали в ту же роковую западню, в которой нашел свою смерть этот силач из былых времен, который, не в состоянии избегнуть своей судьбы, долго и мучительно умирал там, раненый или, вероятно, разбившийся, а даже, возможно, и убитый кем-то, кто сумел уйти из тех зловещих мест.

Наблюдательность Тарзана подсказала ему, что самолет упал именно там. Если люди получили ранения при падении, надежды застать их в живых нет. Все же оставался шанс, что пассажиры самолета, возможно, совершили посадку без серьезных повреждений, и, надеясь на эту слабую вероятность, Тарзан двинулся в путь, заведомо зная, как будет трудна дорога, чреватая многими тяжкими испытаниями, невероятными опасностями и громадным риском. Но он отметал сомнения, утвердившись в своей попытке снова спасти этих двоих.

Тарзан прошел уже, пожалуй, милю, когда его изощренный слух уловил звук легкого топота вдоль охотничьей тропы впереди него. Все нарастающий, он говорил о том, что, кто бы его ни производил, он двигался в его направлении, и двигался быстро. Не прошло много времени, как обостренное чутье человека-обезьяны убедило его в том, что топотали по тропинке быстрые копытца Бары-оленя’ спасающегося от кого-то. Сложно были запутаны в характере Тарзана признаки человека и зверя. Длительный опыт учил его, что тот бежит лучше или идет быстрее, кто хорошо поел и ищет воду. Редко ошибаясь, Тарзан мог отличить быстрый бег зверя, вышедшего на охоту от поступи спешащего на водопой или убегающего от погони. Это была в нем, пожалуй, основная звериная черта. Наследственные качества английского джентльмена, чувства, побуждаемые самыми гуманными мотивами, таились в диком звере, замершем в укрытии в густых зарослях, готовом совершить прыжок на приближающуюся добычу.

Поэтому, когда Бара подбежал поближе, уверенный, что ушел от когтей Нумы и Шиты, страх, охвативший оленя, и последовавшая за этим поспешность были плохими советчиками. Бара не почуял, что другой, не менее грозный, враг лежит в засаде, поджидая его. Когда олень поравнялся с человеком-обезьяпой, смуглая тень метнулась из укрытия в кустах, сильные руки обхватили шею молодого оленя и мощные зубы погрузились в нежное мясо. Сплетаясь, эти двое покатились по тропе, и через минуту человек-обезьяна встал, водрузил ногу на добычу и издал победный клич обезьяны-самца.