Эдгар Берроуз - ТАРЗАН. Том 5

Оно сейчас твердо решил освободить красавца-Нуму. А решив, он был готов совершить это, даже если бы спасение зверя влекло за собой большой личный риск.

Человек-обезьяна знал, что лев какое-то время будет занят своей трапезой, но он также знал, что лев, питаясь, был бы вдвойне возмущен любым вмешательством, отвлекающим его от столь важного дела. Поэтому нужно было действовать с осторожностью.

Подойдя к краю ямы, Тарзан осмотрел столбы, и был несколько удивлен тем, что Нума не выразил никакой злобы при его появлении. Лев повернулся, испытующе глядя в сторону человека-обезьяны, на какое-то мгновение прекратил есть, но затем снова вернулся к мясу Бары.

Тарзан попробовал столбы и проверил их своим весом, затем дернул их сильными мускулистыми руками и обнаружил, что, расшатывая столбы взад и вперед, он мог бы их ослабить, а затем у него созрел план, и он начал вскапывать землю своим ножом в том месте, где столбы были вбиты. Земля была мягкой и легко поддавалась ножу. Тарзану не понадобилось много времени для удаления той части земли, которая давала нужную прочность столбу. Оставив столб в земле ровно настолько, чтобы он не упал в львиную яму, Тарзан прекратил землекопные работы. Затем обратил внимание на соседний столб и вскоре ослабил и его, после чего набросил веревку с петлей на конце на ветку стоящего перед ямой дерева. Петлей захлестнул оба столба, после чего взобрался на дерево. Здесь он ослабил веревку и, опершись о древесный ствол, осторожно потянул аркан вверх. Столбы медленно поднимались из траншеи, куда были вкопаны, и с их подъемом усилилось рычание Нумы, так как это странное движение насторожило льва.

Нума был озадачен и, как все львы, будучи вспыльчивым, пришел в раздражение. Было ли это новым покушением на его права и свободу? Он не обращал внимания на человека, пока Тарзан сидел на корточках на краю ямы и смотрел на него, но сейчас этот человек вытворял странные вещи. Лев недоумевал — разве не этот Тармангани накормил его? Правда, теперь он затевает что-то другое. У дикого зверя возникло подозрение. Но, однако, наблюдая, Нума увидел, как столбы медленно поднимались вверх, стукаясь друг о друга, а затем упали куда-то вниз, уйдя из поля зрения льва, скорее всего на поверхность земли под деревом.

Лев моментально понял возникшую возможность свободы, а также, вероятно, он понял, что человек-обезьяна добровольно открыл ему путь для спасения. Схватив остатки Бары своими огромными челюстями, Нума-лев проворно выпрыгнул из ямы, вырытой для него племенем Вамабо, а Тарзан-обезьяна исчез из виду, направляясь по верхним террасам джунглей на восток.

На поверхности земли или на колеблющихся ветвях деревьев след человека или зверя читался как в книге. Но даже острое чутье человека-обезьяны было бессильным, когда след отсутствовал, а сейчас так и было, потому что улетевший самолет не оставил за собой следа. Что толку от глаз, ушей или обоняния? Они не помогут выследить путь, пролегающий на высоте в тысячу футов по воздуху, над вершинами деревьев. Только на свое пространственное чутье мог рассчитывать Тарзан в поисках упавшего аэроплана. Он даже не мог судить с точностью, на каком расстоянии от него самолет потерпел аварию. Тарзан знал только о моменте его исчезновения за горами. Человек-обезьяна мог пройти значительное расстояние, держа направление с точностью компаса от первоначального курса до падения аэроплана на землю. Если пассажиры самолета погибли или были тяжело ранены, человек-обезьяна тщетно может искать их в непосредственной близости какое-то время, прежде чем, наконец, наткнется на трупы. Оставалось сделать лишь одно — подойти как можно ближе к тому месту, где, как считал Тарзан, упал или приземлился самолет, а затем расширить круг поисков, пока не станет уловимым запах следа. Так он и поступил.

Прежде чем покинуть долину изобилия, Тарзан совершил несколько охотничьих вылазок и взял с собой отборные куски мяса, оставив излишки и кости пожирателям падали. Густая растительность джунглей, кончающаяся у подножия западного горного склона, дальше была скудной и менее обильной, а путь к вершине, к которой он приближался, украшала еще более редкая поросль: низкорослые чахлые кустарники и сожженные солнцем травы, разбросанными тут и там сучковатыми, искривленными от ветра, но стойкими деревьями — они приспособились к превратностям почти безводного существования.

В течение двух дней Тарзан был занят безуспешными поисками хоть какого-нибудь следа самолета с его пассажирами.

С подножия гор зоркие глаза Тарзана осматривали огромное пространство, раскинувшееся перед ним. Вдали он заметил шероховатые извилистые очертания, они обозначили лабиринт страшного узкого ущелья; это оно в свое время чуть не лишило его жизни за безрассудную попытку вторгнуться в святая святых этого древнего уединения.

Тарзан продолжал поиски. Он припрятал часть своих охотничьих трофеев в различных местах, строя указатели — пирамидки из камней, чтобы отметить места своих тайников.

Человек-обезьяна пересек первое глубокое ущелье и внимательно исследовал его. Временами Тарзан останавливался и громко кричал, прислушиваясь к ответному зову, но ответом было лишь эхо и молчание — зловещее молчание, еще более гнетущее после нарушающих тишину возгласов.

Поздно вечером на второй день он подошел к хорошо памятному глубокому ущелью. В нем лежали обглоданные кости древнего искателя приключений. И опять, как в прошлый раз, над головой человека-обезьяны проплыла зловещая тень. В этом жутковатом месте Ска-гриф впервые появился в небе и напал на след Тарзана.

— Не в этот раз, Ска! — крикнул человек-обезьяна с насмешкой.— Сейчас Тарзан не годится тебе в пищу. До этого ты подкрадывался к страшному скелету Тармангани и даже тогда проиграл! Не трать своего времени на Тарзана-обезьяну — он нынче полон сил!

Но все же Ска-гриф кружил над ним. Мерзкая птица все время парила высоко в воздухе, а человек-обезьяна, вопреки своему хвастовству, ощутил дрожь мрачного предчувствия, хотя мозг его сопротивлялся подсознательному печальному пению, к которому он непроизвольно прислушивался, состоящему из двух слов, повторяемых снова и снова в ужасной монотонности напева: «Ска знает!.. Ска знает!..». Встряхнувшись от подступившей злобы, Тарзан подхватил камень и запустил в это ужасное отродье, питающееся падалью и предвещающее чью-то смерть.

По одной из обрывистых стен узкого ущелья Тарзан полуопустился, полусполз на песчаное дно внизу. Он очутился на том же месте, с которого выкарабкался несколько недель тому назад, и увидел, что все сохранилось так же, как тогда, когда он оставил это жуткое место.