Эдгар Берроуз - ТАРЗАН. Том 4

— Я пришел сопроводить чужеземца в дом моего хозяина,— сказал раб.

— Странно...— пробормотала женщина.

— Сегодня, уходя на пир, твой сын заглянул в наш дом, а когда уходил, позвал меня и велел прийти и отправить вашего гостя в дом Деона Сплендидуса. То, что его нет, неважно — он предупреждал, что может задержаться. Он хотел, чтобы чужестранец покинул его дом и перебрался в дом моего хозяина под покровом темноты. Вот и все, что я знаю. Идемте.

— Это Матеус дал тебе такое поручение? — недоверчиво спросила Феофилата.

— Да.

— Не знаю, что за причины появились к тому, чтобы тебе пришлось покинуть наш дом, но, наверное, есть все основания сделать так, как хочет Матеус. Он едва ли без особой нужды стал бы подвергать тебя риску быть вновь, схваченным,— сказала Феофилата Тарзану.

— Снаружи уже очень темно,— вмешался Итингу,— никто нас не увидит...

— Наверное, особой опасности нет,— успокаивал Тарзан женщину,— Матеус не послал бы за мной, если бы не было на то особой необходимости.

Он встал и откланялся Феофилате. Затем быстро вышел вслед за Итингу. Они пошли безлюдной аллеей, свернули на бульвар, и негр сделал знак Тарзану подойти к кованой двери в беленой стене одного из зданий, выходившей на бульвар.

— Нам вот сюда, проходи,— сказал Итингу.

— Но это не дом Деона Сплендидуса,— воскликнул Тарзан, мгновенно заподозривший неладное.

Итингу был поражен, что чужеземец так хорошо запомнил место, где находится дом, в котором он был всего лишь раз, да и то более трех недель тому назад. Он ведь не знал, что детские и юношеские годы человека-обезьяны прошли в джунглях, где опасности, подстерегавшие на каждом шагу, развили и обострили его способность ориентироваться в пространстве — очень важное качество в ежеминутной борьбе за жизнь. Эта борьба постоянно идет в лоне девственной природы, никогда не прекращаясь, и победу одерживает тот, кто многое умеет, в том числе и запоминать места, где был хотя бы раз.

— Это не главный вход, мы идем через потайную дверь,— торопливо ответил Итингу.— Матеус все продумал. Он не хотел, чтобы тебя заметили слуги. Эта дверь ведет в трапезную. Она сейчас пуста. Трапезная соедине на проходом с жилыми помещениями одного из домов Деона. Мы пройдем через двор и незамеченными попадем в главное здание. Нет причины тревожиться.

— Хорошо, я понял,— кивнул Тарзан,— Иди вперед.

Но Итингу сделал вид, что не расслышал конца фразы.

Он, услужливо согнувшись, отворил дверь и приглашающе взмахнул рукой. Тарзан шагнул в темноту и сразу же понял, что его предали.

Нападавшие действовали так быстро, что на запястьях человека-обезьяны наручники замкнулись прежде, чем он сделал хотя бы малейшее движение. Случилось то, что Тарзан ненавидел больше всего на свете,— он снова был скован. Его опять лишили свободы.

Чудесной лунной ночью, пока юный фон Харбен наслаждался в цветущем саду виллы Септимуса в Каструм Маре обществом прекрасной Фавании, на другом краю Затерянной долины отряд темнокожих легионеров тащил скованного Тарзана через весь город, направляясь к Колизею — зданию, где помещалась местная^ тюрьма.

Далеко на юге, на самой верхушке гигантского дерева дрожала от страха и одиночества маленькая перепуганная мартышка, ибо в этот самый момент под деревом в густом мраке бесшумно двигалась гибкая тень Шиты-леопарда.

Матеус Прокус возлежал на пиршественном ложе во вновь отстроенном зале своего богатого приятеля. В голове юноши приятно шумело от выпитого вина. Несимпатичная крысиная мордочка Фастуса мелькала где-то далеко. Матеус специально устроился так, чтобы его не видеть.

Фастус же, казалось, был в самом лучезарном расположении духа. Обычно брюзгливый и невоздержанный на язык, императорский сынок прямо источал удовлетворение. Он несколько раз заводил разговор о чужеземном белом варваре, оскорбившем его отца, весело вспоминая, как тот дважды ухитрился сбежать от конвоировавших его легионеров.

— Ну, если он попадется мне, то так легко ему не улизнуть,— хвастливым тоном заявил Фастус.

Матеус Прокус не сдержался.

— Но ведь он уже был в твоих руках,— напомнил он хвастуну,— в саду Далекты. Почему же ты его не задержал?

Фастус покраснел и насупился.

— Но на этот раз уж я не позволю ему сбежать,— заявил он после минутного молчания.

— На этот раз? — удивился Прокус,— Его снова схватили?

В голосе молодого патриция не было смятения, один лишь интерес, хотя слова Фастуса прозвучали для него как гром с ясного неба.

— Я хочу сказать,— объяснял Фастус немного сконфуженно,— что если его схватят вновь, я лично позабочусь, чтобы он не смог удрать.

Но это не успокоило Прокуса. Хвастливое заявление Фастуса посеяло тревожные опасения в сердце юноши. Хорошего настроения как не бывало. Весь долгий обед Матеуса мучили скверные предчувствия. Прокус подметил скрытую неприязнь хозяина дома, пригласившего его на сегодняшний праздник. Быстрые наблюдательные взгляды дружков Фастуса, которые он время от времени ловил, тоже не сулили ничего хорошего.

Как только позволили приличия, Матеус Прокус откланялся, поблагодарив хозяина за теплый прием, и покинул пирующих. В сопровождении вооруженных рабов он заспешил по темным улицам Кастра Сангвинариуса, стремясь поскорее очутиться под крышей родного дома. Он сошел с носилок у главных дверей и нахмурился — вход никем не охранялся, и двери были полуоткрыты. Дом был странно молчалив и безжизнен. Ночной фонарь, который обычно держал зажженным раб-привратник, если кто-либо из домочадцев отсутствовал и должен был вернуться затемно, не горел.

Прокус помешкал на пороге, потом решительно сбросил на руки одному из носильщиков с плеч плащ, сковывавший его движения, открыл дверь и решительно вошел внутрь.

В доме чиновника для особых поручений при императоре гости от скуки прятали зевоту, закрываясь рукавами. Но никто не осмеливался уйти, пока не встанет с подушек цезарь, почтивший своим присутствием жилище своего сановника.

Поздним вечером на пир явился префект дворцовой стражи и что-то потихоньку сказал императору. Весть, видимо, была приятной, Сублатус с удовлетворением выслушал ее и даже не старался скрыть радость.

— Я получил очень важное известие,— сказал он хозяину дома,— Это касается дела, интересующего благородного сенатора Деона Сплендидуса и его жену. Я хочу побеседовать с ними наедине. Прошу всех, кроме этих двоих, удалиться.

Гости потянулись к выходу, спешно прощаясь с хозяевами и цезарем.

Когда все покинули пиршественный зал, император обратился к Деону Сплендидусу:

— Ходят слухи, сенатор, что ты мечтаешь о пурпурной мантии,— сказал он.