Эдгар Берроуз - ТАРЗАН. Том 4

В Колизее собралась огромная масса людей. Большинство расселось на трибунах, ожидая въезда цезаря и открытия игр. Места патрициев еще пустовали — празднества должны были начаться в полдень.

Ложа, предоставленная Деону Сплендидусу, находилась рядом с императорской. Оттуда хорошо просматривалась и арена. На каменных скамьях были расстелены ковры и разбросаны во множестве узорчатые подушки для удобства благородных зрителей.

Далекта впервые почтила Колизей своим присутствием — она ненавидела жестокие кровопролитные забавы, которые цезарь устраивал каждый год для потехи черни и собственного удовольствия. Утонченная натура Далекты противилась этому варварскому, по сути, зрелищу. Но сейчас ее глаза неотступно следили за происходящим на арене.

Первыми на желтый песок тяжело ступили профессиональные гладиаторы. Эти крепкие мускулистые парни по происхождению были простолюдинами, и девушке того круга, к которому принадлежала Далекта, никто из них не был знаком. Поэтому их кровавые схватки с дикими зверями вызвали в ней лишь смутное чувство жалости к самим гладиаторам и их четвероногим противникам.

Безусловно, будь эта красивая и добрая девушка нашей современницей, она была бы глубоко задета жестокостью игры в регби между студенческими командами и гораздо живее выражала бы свои чувства по этому поводу. Благородной римлянке полагалось сдерживать страсти, поэтому Далекта с каменным лицом следила за тем, что происходит на арене.

Однако внутренне девушка дрожала от ужаса. В кровавых трагедиях, происходящих у нее на глазах, она видела угрозу собственному счастью. Жизнь человека, которого она любила, подвергалась смертельной опасности, если, конечно, он еще пребывал в живых. Однако внешне прекрасная Далекта, дочь сенатора Деона Сплендидуса, восседала в ложе спокойная и с ясным взором.

Сублатус занял свое место и воззрился на арену. Он брезгливо морщился, ожидая конца профессиональных выступлений. Самое интересное для тирана должно было начаться потом.

И вот под трибунами распахнулись решетчатые двери, и на арену вышли те, кто тоже должен был принять участие в играх.

Трубачи вскинули трубы к губам. Над стадионом поплыл резкий звук фанфар. Рабы вывезли на арену клетки, где метались ошалевшие от шума и запахов дикие звери, главным образом львы и леопарды, но, кроме них, была пара остророгих массивных буйволов, а в одном вольере сгрудилось несколько огромных свирепых на вид обезьян.

Участники выстроились плотной шеренгой перед ложей Сублатуса. Цезарь заговорил, медленно роняя фразы. Он обещал в награду победителям свободу, затем, подавленных и угрюмых пленников вновь втолкнули в клетушки под трибунами.

Глаза Далекты лихорадочно шарили по лицам несчастных. Но того, кого она страстно мечтала увидеть, среди пленников не было. Вся напрягшись, девушка подалась грудью на каменный барьер ложи, почти не дыша от волнения.

— Его нет,— раздался рядом с ней мужской голос.

Далекта обернулась, вздрогнув от неожиданности. Не замеченный ею, мужчина вошел в ложу и уселся рядом.

— Фастус! — гневно воскликнула Далекта.— О чем ты говоришь? Кого нет?

— Ты сама знаешь кого. Его здесь нет по моему приказу,— ответил Фастус и в голосе его звенели торжествующие нотки.

— Он умер? — еле слышно спросила Далекта.

— Нет,— ухмыльнулся Фастус.— Он в безопасности, сидит в своей камере.

— Что с ним будет?

— Его судьба в твоих руках, Далекта. Позабудь о нем, обещай стать моей женой, и я сделаю так, что он не появится на арене.

— Нет, я не приму этого условия.

Фастус пожал плечами.

— Как хочешь,— сказал он.— Но запомни — ты сама обрекаешь его на смерть.

— В боях с мечом или копьем Матеус не имеет себе равных,— презрительно покосившись на Фастуса, промолвила Далекта,— а цезарь обещал свободу победителю. В бою Матеус Прокус завоюет свободу.

— Цезарь заставит безоружных людей драться с голодными львами,— напомнил насмешливо Фастус.— Прекрасная Далекта не посещает ежегодных игр и плохо осведомлена о существующих правилах на арене.

— Но ведь это убийство,— вскричала девушка.

— Вот как судит патрицианка о поступках цезаря? — с угрозой в голосе произнес Фастус.

— Я говорю, что думаю,— продолжала Далекта.— Цезарь он или нет, но подобное достойно презрения, и кто позволяет вершиться кровавому злодейству над безоружными, тот негодяй. Сейчас у меня нет сомнений, что цезарь и его сын способны на еще большую подлость...

Ее голос дрожал от еле сдерживаемого гнева, сарказм звучал в каждом слове, разящем Фастуса, как бичом.

Крысенок встал, его глазки злобно блеснули.

— Ты слишком разгорячилась, Далекта. То, что я сказал тебе, требует осмысления. Я не тороплю с ответом. Нельзя решать судьбу Прокуса, не подумав,— он поклонился и направился к выходу из ложи. У двери задержался и добавил как бы нехотя: — Кроме того, твой ответ касается не только Прокуса, тебя и меня...

— Что ты хочешь сказать?

— Есть еще твой отец Деон Сплендидус, его жена, твоя матушка и Феофилата, мать Прокуса...

С этими словами Фастус исчез.

Игры проходили под грохот фанфар, звон мечей, звериный рык и вопли умирающих. Весь этот шум перекрывали возгласы и аплодисменты разгоряченных зрелищем зрителей. Они часто вскакивали на скамьи и, неистово вопя, приветствовали победителей. Не менее бурно выражала толпа и свое негодование — над трибунами повисал глухой и злобный рев.

Над свирепым тысячеглазым чудовищем, в которое превратилась масса зрителей, реяли знамена, поднимались и опускались в мерном ритме опахала, которыми рабы остужали горячечный пыл возбужденных хозяев.

Мерно жевали сласти тысячи челюстей, лились в тысячи глоток прохладительные напитки, чьи-то уши внимали похабщине, которую им нашептывали, пока на арене в страшных муках прощалась с жизнью очередная жертва.

Рабы оттаскивали в сторону мертвые тела и сметали запачканный кровью песок, посыпая арену новым слоем, чтобы не было заметно алых пятен.

Сублатус вместе с префектом Кастра Сангвинариуса вовсю потрудились над программой игр, дабы чернь получила как можно более впечатляющее зрелище. Таким путем нелюбимый цезарь хоть раз в году заслуживал популярность плебса.

Праздник шел по нарастающей. Самую широкую известность приобретали те бои, в которых вынуждены были участвовать опальные патриции. Сублатус рассчитывал на Кассиуса Асту, но, конечно, для той цели, которую наметил для себя коварный цезарь, необходим был белый гигант-варвар, который своими легендарными подвигами успел снискать себе любовь народа.

Действовать следовало осторожно, постепенно подводя втянутых помимо своей воли людей к кульминации плана. Поэтому уже сразу после полудня Тарзан оказался на арене вместе с безоружным, как и он сам, дородным убийцей. Убийцу обрядили в набедренную повязку из леопардовой шкуры, похожую на ту, что носил Тарзан.