Эдгар Берроуз - ТАРЗАН. Том 4

— Это должно послужить уроком тем, кто покушается на власть цезаря,— пояснил император недовольному гостю.

— Что ж, справедливо кричит толпа, что великий цезарь струсил. Я это теперь и сам вижу,— поморщился патриций.

Цезарь хотел возмутиться, но не посмел. Он поглядел на трибуны, и губы его побелели. Толпа была огромной и грозной, а золоченые копья выглядели хрупкими игрушками среди волн людского моря.

Но взгляды толпы отвратились от императорской ложи и устремились на арену.

Обезьяны приближались к человеку, во главе их стаи бежал Да-уто, громко возвещая о своем намерении убить Тармангани.

— Подожди, Да-уто! — вскричал Тарзан.— Подумай, прежде чем убьешь своего друга.

Дауто притормозил и прислушался.

— Я Тарзан из племени Эйнов, Больших обезьян.

Сконфуженные обезьяны столпились вокруг своего вожака.

— Тармангани говорит по-нашему,— удивленно воскликнул Да-уто.

— Я знаю его,— вмешался Го-ят,— он был вождем племени Керчака, когда я был младенцем.

— Ты и в самом деле Тарзан? — спросил Да-уто,— ты — белокожий воспитанник Калы?

— Да,— ответил Тарзан,— таково мое имя — «Белая кожа». Я такой же пленник здесь, как и вы. Злые Тармангани хотят, чтобы мы убивали друг друга. Они мне такие же , враги, как и вам. Мы не будем драться между собой и доставлять им удовольствие.

— Хорошо,— сказал Дауто.— Мы не станем биться с Тарзаном.

Обезьяны обступили белого человека и принялись обнюхивать его и трогать своими загрубевшими лапами. Они хотели, чтобы их носы подтвердили то, что увидели их глаза и услышали уши.

— Что там происходит? — заворчал Сублатус.— Почему обезьяны не нападают на варвара? Что случилось?

— Он заколдовал их, божественный цезарь! — с изумлением поведал придворный льстец.— Этот варвар — великий маг.

Толпа продолжала кричать и бесноваться. Она слышала, как человек и звери обмениваются какими-то странными звуками. Как можно было догадаться, они разговаривали на странном языке и прекрасно понимали друг друга.

Бронзовый торс гиганта хорошо выделялся на фоне черных косматых тел его диких собеседников. Вопль ликования пронесся над толпой, когда она поняла, что ее любимец повелевает страшными обезьянами, а те беспрекословно подчиняются ему. Таким могуществом не обладал никакой император за всю историю их города.

Тарзан двинулся к ложе цезаря, по бокам шли, неуклюже раскачиваясь, шесть громадных зверей.

Человек-обезьяна окинул быстрым взором трибуны и увидел копья легионеров, торчащие повсюду. Даже он не смог бы пробраться сквозь такой кордон в императорскую ложу. Следовало действовать иначе. Он посмотрел прямо в глаза Сублатусу, навалившемуся грудью на барьер своей ложи.

— Твой план потерпел неудачу, цезарь,— дерзким то ном начал Тарзан.— Эти существа — мои друзья. Они по твоему коварному замыслу должны были растерзать меня на куски, но тому не бывать. Мой народ не причинит мне никакого зла, а эти звери принадлежат моему народу.— Он, переждав овации, продолжал:

— Если ты хочешь и дальше испытывать мое терпение и выпустить на арену какого-нибудь зверя или человека — поберегись. Шутки кончились. Я зол на тебя, цезарь. Одно мое слово — и обезьяны ворвутся в твою ложу, тогда от тех, кто там находится, останется лишь мокрое место.

Тарзан несомненно отдал бы такой приказ, но его сдерживали копья легионеров. Он понимал, что чернь сейчас на его стороне, и легионеры в своей массе тоже присоединятся к толпе против Сублатуса, но нужно было освободить друзей, а именно Кассиуса Асту и Квинта Металлиуса, принадлежащих к враждебному черни народу Каструм Маре. И уж когда те окажутся вне опасности, идти войной на тирана. Тем более, что Тарзан вовсе не ставил своей целью смену правления в Кастра Сангвинариусе. Ему хотелось поскорее покинуть стены этого злополучного города и направиться в Восточную империю на поиски Эриха фон Харбена.

Поэтому когда распорядитель игр приказал ему и его шестерым сопровождающим покинуть арену, Тарзан повиновался. Решетчатая дверь захлопнулась за ним и его свитой. А с трибун все еще несся неистовый крик: «Долой Сублатуса!»

Когда тюремщик отвел Тарзана в камеру, он с удивлением обнаружил внутри одного лишь Прокуса.

— Добро пожаловать, Тарзан,— радостно приветствовал его узник.— Я уже не надеялся увидеть тебя снова. Ты не мертв и не на свободе? Почему?

— Таково правосудие цезаря,— усмехнулся Тарзан.— Но по крайней мере наши друзья свободны. Я вижу, их здесь нет.

— Ты заблуждаешься, варвар,— вмешался в разговор тюремщик.— Твои друзья закованы в другой камере.

— Но ведь они завоевали свободу! — возмутился Тарзан.

— И ты тоже,— с ехидной улыбкой ответил тюремщик.— Может быть, тюрьма тебе снится?

— Какая несправедливость! — вскричал Прокус,— Этого нельзя допустить.

— Почему же? — пожал плечами тюремщик.— Если это уже сделано.

— Но в чем причина коварства? — допытывался патриций,— Раньше даже такая свинья, как Сублатус, соблюдал обычаи древнего состязания. Кто добывал себе свободу в кровавом бою, мог ею воспользоваться, невзирая на то, какое преступление привело его в тюрьму, а потом — на арену.

— Я всего лишь простой солдат,— ответил тюремщик.— Но на плечах у меня голова, а не болванка для ношения каски. Я соображаю так, что цезарь боится тебя, варвар, и твоих друзей. В воздухе пахнет бунтом черни. Народ на стороне варвара, а варвар и его друзья — на стороне Сплендидуса. Вот какие дела.

— Понимаю,— пробормотал Прокус.— И поэтому мы задержимся в этих стенах на неопределенное время.

— Я бы не сказал, что надолго,— с каким-то странным выражением в глазах ответил тюремщик, закрывая дверь на все замки и оставляя узников одних.

— Мне не понравился тон, каким он сделал свое последнее замечание,— обратился Прокус к Тарзану.— Боги против нас, даже друг отказался помогать нам.

— Ты имеешь в виду Аполлония? — поинтересовался Тарзан.

— Именно его,— ответил Прокус,— Он обещал принести мне ключи от камер и до сих пор не явился. Если бы он выполнил обещание, мы могли бы бежать.

— Еще не все потеряно,— ободряющим тоном произнес Тарзан,— Пока я жив, я не могу считать себя мертвым. Подождем, что произойдет дальше, не будем терять надежду.

Ты не знаешь вероломства и коварства Сублатуса,— возразил патриций.

— И цезарь не знает, на что способен Тарзан,— усмехнулся человек-обезьяна.

Ночь окутала город, отняв даже слабенький лучик, еле просачивающийся сквозь зарешеченные окна. Но ненадолго. Сквозь отверстие в двери, так называемую кормушку, стал виден отблеск пламени. Кто-то шел по коридору, освещая себе путь факелом.

Днем было мало тех, кто наведывался в тюремную камеру. Рабы дважды приходили, принося пищу и воду. Время от времени в кормушку заглядывала охрана. Иногда на шум в камере являлся тюремщик. Но вот ночной визит заставлял думать о неприятных новостях.