Павел Мариковский - Шагая по пустыне…

Что тогда произошло! Из муравейника повалили толпы. Ягоды покрылись толстым слоем сладкоежек, возле каждой мохнатый клубок, торчат лишь в стороны ноги да размахивают длинные усики. Кое-кто, деловитый, принялся затаскивать добро в подземные камеры, показал пример, вскоре все угощение исчезло. В другом муравейнике неудача. Большая ягода застряла во входе, ни вперед ни назад.

Очень понравились ягоды селитрянки муравьям.

Так почему же они сами не лакомятся? Кусты, обильно увешанные урожаем, рядом. Стоит только подняться по ним кверху. Неужели тоже, как и мы, по незнанию и недоверию? Может быть, тут еще сказывается предубеждение. Особенно вкусны ягоды в редкие дождливые годы. В засушливые они неприглядны. А так как годы с обильными осадками редки, то муравьи привыкли считать урожай селитрянки не стоящим внимания.

Муравьям-бегункам понравились ягоды селитрянки.

Проходит несколько недель. Прохладнее становятся ночи и не так жарко накаляется солнцем пустыня. Сочные ягоды селитрянки постепенно сохнут, сморщиваются, еще больше чернеют, а потом опадают на землю. Здесь их растаскивают мыши да клюют голодные перелетные птицы.

Через два года я попал в тугаи реки Или близ гор Калканов. Был конец июля — разгар лета. Ягоды на селитрянке почернели и стали сладкими-сладкими. Но многие из них, подсыхая, начали терять свою сочность. В одном месте на чистой и голой площадке я увидел бегунка. Он волочил ягоду селитрянки. За ними тащился другой с таким же грузом. Я пошел навстречу носильщикам и увидел еще несколько заготовителей ягод. Находка для меня оказалась новостью. Оказывается, бегунки способны сами догадаться о достоинствах ягоды пустыни!

Но дело оказалось не совсем так. Вскоре я набрел на куст селитрянки, откуда шла заготовка урожая. По его стволикам шло настоящее паломничество мелких муравьев-тетрамориусов. Они разведали ягоды, разгрызли их и, набив свои зобики вкусной и сладкой мякотью, спешили с добычей домой. Тут же трудились и немногочисленные бегунки. Каждый, подобно муравьям-жнецам, старательно отгрызал ножку ягоды.

Неужели на бегунков повлиял пример тетрамориусов? Почему бы и не так! Муравьи нередко подражают друг другу. Раз их маленькие соседи едят ягоды селитрянки, значит и себе пригодится.

А как в муравейниках других, расположенных возле селитрянки?

Бегунки не обращали внимания на сладкую и богатую добычу и носились, как сумасшедшие, по жаркой пустыне в поисках еды.

Синее небо без единого облачка. Округлые холмы, однообразные, выжженные солнцем, горизонт, сверкающий струйками горячего воздуха, и лента асфальтового шоссе, пылающего жаром. Долго ли так будет? И вдруг справа неожиданно — синее озеро в бордюре зеленых растений и цветов, в тростниках, тамарисках, с желтыми, подступившими к берегу барханами. Острый и приятный запах солончаков, водного простора — как все это прекрасно и непохоже на неприветливую пустыню.

Петляя по неточной дорожке, проложенной рыбаками-любителями, мы находим удобное место возле воды на низком бережке, рядом с илистым песком, по которому весело бегают кулички. Испуганные нашим появлением, взлетают белые цапли, с воды снимаются дремавшие утки.

А вечером, когда стихает ветер, и мы, забравшись в полога, с облегчением вздыхаем, предаваясь отдыху, в наступившей тишине раздается тонкий звон. То поднялись рои ветвистоусых комариков. Звон становится все сильнее и сильнее, комарики пляшут над пологами и садятся на них целыми облачками.

Под нежную и долгую песню комариков хорошо спится.

Рано утром озеро, как зеркало. Застыли тростники. Вся наша машина стала серой от величайшего множества обсевших ее со всех сторон комариков. Но вот солнце пригревает металл, и комарики перемещаются на теневую сторону. Потревоженные, они взлетают стайками, садятся на голову, лезут в глаза, запутываются в волосах. Брачный лет еще не закончен. Над тростничками, выдающимися мыском на плесе, пляшет громадный рой неугомонных пилотов. Здесь их тысячи, нет, не тысячи, а миллионы крошечных созданий, беспрерывно работающих крыльями. В застывшем воздухе слышен тонкий и нежный звон. Иногда он неожиданно прерывается редким низким звуком.

Отчего бы это могло быть?

Я внимательно всматриваюсь в висящее в воздухе облако насекомых.

Брачное скопище почти целиком состоит из кавалеров, украшенных прекрасными пушистыми усами. Их беспрерывная пляска, тонкий звон и эти странные низкие прерывистые звуки — испокон веков установившийся разговор, своеобразный ритуал брачных отношений. Он, быть может, имеет важное значение, когда комариков мало и надо посылать самкам особенно сильные и беспрерывные сигналы. Сейчас же при таком столпотворении, возможно, он излишен. Но это только кажется!

Вот опять этот прерывистый резкий звук. И еще. Он не столь уж и редок и как будто возникает через равные промежутки времени. Как же я не замечал его раньше? Приглядываясь, я вижу, как одновременно с этим странным низким звуком облачко комариков вздрагивает и миллионы телец в строгом согласии по невидимому сигналу бросаются вперед и снова застывают в воздухе на одном месте. И так через каждые одну-две минуты.

Разглядывая комариков, я невольно вспомнил Сибирь.

В дремучем бору сосна к сосне стоит близко. Внизу полумрак, как в темной комнате, и тишина. Там, где сквозь полог хвои пробивается солнце, будто окна в темной комнате. У таких окон и собираются рои маленьких грибных комариков и заводят нежные песни.

В рою несколько тысяч комариков, и каждый пляшет, взметнется вертикально кверху и медленно падает вниз. И так все время, вразнобой. Но иногда танцоры, будто сговорившись, все сразу, как по команде, взмывают кверху и падают вниз.

Лишь бы собраться комарикам на солнечном пятне, а там можно обойтись и без него. И рой, приплясывая кверху и книзу, медленно плывет по лесу, тонко звеня тысячами маленьких прозрачных крыльев. Вот на пути опять солнечное пятнышко, и рой задерживается на нем, сверкая яркими светлыми точками. Зашло солнце, и не стало видно комариков, только звенят тонкие крылья.

Иногда с роем происходит что-то непонятное. Будто воздух взмыл резко вверх и вздернул коротким рывком за собой всех сразу пилотов. И так подряд несколько бросков в разные стороны. Дымок папиросы плывет струйкой кверху, не колышется, значит, воздух неподвижен, и прыгают комарики сами, по какому-то неуловимому сигналу. Сходным образом громадные стаи скворцов, летающих на юге зимою, в изумительном согласии делают внезапные повороты, виражи, подъемы и падения, стайки мелких рыб совершают мгновенные броски, прячась в коралловые рифы. Как все это происходит и какой имеет смысл у комариков? Ни звук крыльев, ни зрение тут не имеют значения, а, конечно, что-то совершенно особенное и еще не известное науке.