Павел Мариковский - По Семиречью

Медленно, слегка переваливаясь с боку на бок, машина катится по кустикам солянок. Цапли повернули в нашу сторону головы. Вот одна слегка согнулась, чуть-чуть присела, взмахнула крыльями и взлетела. За ней поднялась в воздух сразу вся стая осторожных птиц.

За высоким берегом, отделенный от него каемкой воды, зеленеет остров густых тростников. За ним далеко на волнах покачивается целая флотилия — более полусотни остроносых птиц-чомг.

Скрипучими голосами распевают камышевки. Озеро вяло плещется в берегах. Мы подъезжаем ближе. Из гущи тростника, размахивая большими крыльями, взлетает журавль, за ним другой, третий, поднимается целая стая журавлей. Кружатся высоко в небе и улетают.

С высокого берега Балхаш особенно величествен. Над его лазурным простором повисли белые облака, а за ним, далеко-далеко на горизонте, виднеются неясные белые громады снежных вершин Джунгарского Алатау.

— Какая красота, какая изумительная красота! — восхищается Юрий. — Нет, вы посмотрите, ну как выразить все это словами!

Сейчас, я знаю, перевернув кверху дном весь наш багаж, художник извлечет свои принадлежности, и, пока не закончит этюд, нам не сдвинуться с места.

Немного дальше зеленого островка расположилась рощица лоха, туранги и тамариска. Разноцветными пятнами на буграх лежат терескен, эфедра, серая полынь. Цветут какие-то удивительно красивые, высокие растения. Нигде нет следов ни человека, ни скота. Действительно, как здесь красиво!

С сухой туранги, стоящей у самого берега, взлетает крупный сокол-балобан.

Этюд у Юрия не получается. Он рассержен, с ожесточением снимает мастихином (узкой лопаточкой) краски, наносит их вновь и опять негодует. Дело грозит затянуться, и поэтому, взяв фоторужье, я иду вдоль берега озера на свою охоту.

Волны с легким и мелодичным шумом плещутся о берег. Надо мной вьются и пронзительно кричат белокрылые крачки, стороной медленно пролетают хохотуны, а вдали над самой водой кружатся пеликаны. Синее озеро, как всегда.

Пустыня начала выгорать. Стали увядать красные маки, а ревень Максимовича распластал над землей громадные, широкие, уже ржаво-коричневые листья. Вдруг один лист всколыхнулся, как-то странно затрепетал и понесся над землей, минуя на своем пути кустики солянок, камни, рытвины. Легкий, едва ощутимый ветер не мог сдвинуть с места такой большой лист. Тут происходило что-то необыкновенное, и я, придерживая на бегу тяжелую полевую сумку и фоторужье, помчался за ним вдогонку.

Вот он, этот загадочный лист совсем близко. Сейчас схвачу его, и все станет ясным. Но из-под него выскочил маленький серый зверек и бросился в овражек, в заросли терескена и саксаула. Зверек был очень красив, с большими и короткими ушками, с черными выразительными глазами, с коротеньким без хвостика телом. Весь он очень походил на морскую свинку. Это была пищуха, грызун довольно редкий и оригинальный.

Пищухи живут колониями. Многочисленные ходы в земле сообщаются между собой. Зверьки очень осторожны, но до крайности любопытны. Они миролюбивы по отношению друг к другу и, как мне удалось подметить, не придерживаются строго определенных нор.

Вот я подхожу к такой колонии. Весь склон овражка изрешечен норками. Из-под земли раздаются тонкие, мелодичные вскрики. Зверьки почуяли опасность и предупреждают о ней друг друга.

……………………………

Отсутствуют страницы 164, 165

……………………………

жаем на полкилометра дальше. Едва мы остановились, как в воздухе закружились балобаны. Одна из птиц несла в лапах добычу.

Мне не терпится вновь приняться за охоту с фотоаппаратом. Пробираясь среди кустиков тамариска, я осторожно приближаюсь к зеленому островку. Сейчас залягу у камня и буду ждать журавлей: их следами истоптан весь песок. Но все пропало! С высокого берега взлетают две вороны и, кружась надо мной, поднимают истошные крики. На сухом дереве сидят их великовозрастные птенцы и, неловко балансируя, перебираются с ветки на ветку. Все население тростников насторожилось. Быстро скользнули в заросли чомги, а журавли крепко засели на своих гнездах, не показываются.

Что же делается в узкой проточке между зарослями тростника и берегом! Здесь раздаются громкие всплески, из воды высовываются то хвост, то плавник, то тупая голова с толстыми губами. Тростник ходуном ходит и трясется от множества копошащихся в воде тел. Ил вздымается со дна черными облаками, и, когда постепенно оседает, видны неясные силуэты множества рыб. Это сазаны.

Такого изобилия рыб мне никогда не приходилось видеть. Здесь, в тростниках, кипит жизнь, сюда на подводные пастбища они собрались стаями и, наверное, нерестятся.

Когда-то сазанов не было в Балхаше. В давние времена один из русских поселенцев развел сазанов в пруду вблизи Алма-Аты. Неожиданным паводком пруд был разрушен, сазаны сначала попали в реку Или, а из нее в Балхаш, размножились здесь и стали едва ли не главной промысловой рыбой. Так удачно кончился этот первый в Средней Азии эксперимент акклиматизации животного, привезенного с чужбины.

А вороны не унимаются. Иногда, разъярившись, они пикируют на меня, делая резкие виражи. Крики действуют на нервы. Вскоре я побежден и плетусь на бивак — изгнанник из птичьего царства, расплачивающийся за грехи оружейных охотников.

На земляном холмике вокруг входа в подземное жилище в беспокойстве мечутся муравьи-бегунки. Что-то с ними произошло, что-то случилось? Большие, рослые солдаты несутся в сторону от гнезда. Последуем за ними. А в нескольких шагах настоящая свалка. Кучка муравьев копошится возле большой зеленой кобылки, с неимоверной суетой волокут ее к себе домой. Но отчего такая спешка и волнение, никак не понять.

Вблизи от места происшествия, отороченный низенькими солянками, небольшой, гладкий, как стол, такыр, и над ним гудит и беснуется рой насекомых. Кого только тут нет: и пчелы-мегахилы, и заклятые их враги пчелы-кукушки, и множество ос-аммофил. Все очень заняты; каждый, разогретый ярким и жарким солнцем пустыни, делает свое дело.

Счастливые насекомые! Нестерпимая жара делает их такими оживленными. Все их чувства обострены, зрение, обоняние, слух работают отлично. Они радуются теплу и, пока оно не исчезло, спешат жить. Мне же от горячего солнца тяжело и, чтобы хоть как-нибудь перенести долгий и трудный летний день, приходится двигаться как можно медленнее.

Осы-аммофилы — замечательные охотники. Одна за другой они несут парализованных ударом жала кобылок, бросают их возле норки, поспешно скрываются в приготовленное для детки жилье, как бы стараясь убедиться, что туда никто не забрался, и, выскочив наружу, тотчас же вновь скрываются в подземелье, но уже с добычей.