Павел Мариковский - По Семиречью

Издалека донеслись птичьи крики. В полукилометре от берега на свинцовом фоне туч металась стайка серебристых чаек. Никогда я не видел их так много. Они мне всегда казались индивидуалистами, летающими поодиночке. Птицы пикировали вниз, бросались на воду, вновь взмывали кверху. На поверхности воды виднелись черные точки. Что-то там происходило, и, судя по крикам, немалозначительное. Пришлось бежать к машине за биноклем. Через несколько минут все стало ясно. Чайки кружились над стаей бакланов. Стая постепенно плыла к западу. Кое-кто из бакланов, подняв кверху крылья, размахивал ими, сушил свое оперение. Многие ныряли, скрываясь под водой. У того, кто выскакивал наверх, в клюве поблескивала рыба. На удачливого охотника сразу же набрасывались чайки и отнимали добычу. Иногда грабители не успевали совершить свой коварный замысел, и рыба, сверкнув чешуей, скрывалась в глотке охотника.

Казалось, бакланы были совершенно равнодушны к своим нахлебникам. Никто из них особенно не пытался увильнуть от бесцеремонных притязаний и будто привык к этому неизбежному побору. Некоторые птицы даже будто умышленно долго держали в клюве свою добычу, как будто ожидая прожорливых просителей. Что стоило такому ловкому рыболову, как баклан, поймать еще рыбу. Чайки же не умели нырять глубоко.

Посягательства серебристых чаек были успешными. Вскоре они, отяжелев от еды, одна за другой опустились на воду рядом со своими кормилицами, лениво покачиваясь на волнах. Через полчаса все птицы угомонились, затихли, предались блаженному отдыху.

Мне вспомнилось, как в странах Дальнего Востока рыбаки надевают на шею прирученных бакланов кольцо, заставляют их ловить рыбу. Птица, вынырнув на поверхность, садится на борт лодки, позволяет взять из клюва рыбу и, голодная, вновь ныряет за ней. Бедные труженики-бакланы!

Ветер быстро развеял тучи, и снова над озером засверкало солнце.

Местами из прибрежных кустарничков выскакивают зайцы. Наша собака преображается. Откуда берется столько кипучей энергии, резвых движений, внезапных поворотов, стремительных бросков, молниеносных перебежек?! Наконец след распутан, заяц не в силах сидеть в засаде и, выскочив из нее и поглядывая назад, не спеша, легкими поскоками убегает. Но вот Зорька наконец увидела того, кого усиленно разыскивала. Раздается жалобный визг, будто собаку побили или ее укусила змея или она ушиблась о камень.

Развлечения с зайцами Зорьке не разрешались, но она ухитрялась исподволь заниматься этой безнадежной охотой. Тогда я решил испытать ее на охоте за зайцами по-настоящему. Только, конечно, не с ружьем, его у нас не было с собой, а с фотоаппаратом. Преследуемый заяц часто возвращается на место, с которого был поднят. Пусть гонит на меня.

В удобном местечке я уселся на походный стульчик, приготовил фоторужье и спустил с поводка своего четвероногого друга. От множества свежих заячьих следов собака ошалела. Но быстро оправилась и, описывая вокруг меня ровные круги, стала постепенно удаляться. Иногда до меня доносился истеричный вопль и треск кустов. В общем, вскоре все до единого зайцы в окружности около полкилометра были старательно разогнаны, и ждать их более не было смысла. Зорька же, высунув язык и едва не валясь с ног от усталости, заявилась ко мне, виляя коротким хвостиком и ласкаясь, как бы желая рассказать о том, как она выполняла мое задание.

Тогда я нашел другое хорошее местечко и уложил возле ног собаку. Долго продолжалось ее громкое и порывистое дыхание. Наверное, его хорошо слышали и зайцы. Ни один из них не показался вблизи.

Красное солнце медленно опускается в воду и постепенно тонет за полоской ровного горизонта. Стихает ветер, смолкает озеро. Угомонились неуемные стрекозы. Над берегами постепенно вырастает тонкий, нудный комариный звон. Но не комаров-звонцов, мирных, с пушистыми усами, а других, наших недругов. Они будто ожидали, когда заснут их заклятые враги — стрекозы, и полчищами обрушиваются на нас. По-видимому, их опять занес сюда с противоположного низкого берега Балхаша ветер.

Нападение злобных кровососов застает нас врасплох.

— Не могу я больше выносить это издевательство! — жалуется мой юный спутник. — Не хочу ничего — ни Балхаша, ни пустыни, ничего!

Ему действительно основательно достается. Все тело в волдырях, и минутная слабость простительна.

Почему же дремлют стрекозы? Неужели днем достаточно другой добычи? Жаль, что нельзя посадить такую ораву охотниц на голодный паек. В других местах, я знаю, стрекозы охотятся и в сумерках, и тогда от них достается комарам.

Я подхожу к зарослям шиповника. Они усеяны множеством спящих стрекоз. Потревоженные, они большой стайкой поднимаются в воздух, мечутся надо мной, но быстро исчезают. Две стрекозы падают прямо на полог и замирают. Нет, им не до охоты, они смертельно устали за день и хотят только спать. И вообще не в обычае в этих краях преследовать добычу в сумерках.

Рано утром стрекозы медленно летят вдоль берега против ветра. Им так удобнее использовать подъемную силу планирующих крыльев. Когда же ветер поворачивает и дует с озера, они продолжают лететь вдоль берега, но уже боком. Похоже, что истребительницы мелких летающих насекомых направляются в комариное царство к устью Аягуза. Сколько же их, воздушных пиратов! Неисчислимое множество: сотни тысяч, может быть даже миллионы.

Вдали неясной полоской показались желтые обрывистые берега. Они все ближе и ближе. Здесь много миллионов лет назад древние озера отложили желтые глины, и теперь Балхаш обнажил их высоким обрывом. В неприступных местах обрывов видны норы. Из них вылетают утки-отайки и, крича тревожными голосами, кружатся в отдалении. Их покой нарушен: появление человека воспринято как опасность. У них, наверное, сейчас птенцы. Придет время, и отайки расстанутся с желтыми берегами и уведут свои выводки к озеру.

Я люблю и уважаю эту птицу пустыни. Всегда они парами, перекликаясь разными голосами, стремительно пролетают большие расстояния от мест гнездования до воды. Звуковая сигнализация отаек очень богата, и когда-нибудь ученые, исследовав ее, будут удивлены богатству языка этой странной птицы, похожей и на гуся, и на утку.

Желтые обрывы с норами отаек нам не понравились. Уж слишком голыми были берега, да и мешали мы бедным отайкам, и вскоре наша машина мчится дальше навстречу ветру, рядом с зеленым озером, мимо далеких сиреневых гор, протянувшихся справа полоской. Несколько километров пути — и впереди что-то странное: берег уставлен необычными, тонкими столбиками. Оказывается, это цапли. Они отдыхают на высоком пустынном берегу озера. Полная неподвижность птиц ввела нас в заблуждение.