Array Array - Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

«5 февраля. Обнаружив, что Стас вдруг стал в редкое свободное от экскурсий вре­мя удаляться поздно вечером слушать птичек с первокурсницей Мариной, я вызвал его в свой «кабинет» (в его же комнату) и доходчиво объяснил, что птички но­чью не поют и что ежели что, то я ему, дембелю, ноги выдерну.

Стас вытянулся по стойке смирно, преданно выпучил глаза и заорал что‑то обыч­ное, типа: «Ваше благородие, не по­брезгуйте в морду вдарить!»

(Сейчас у Стасика с Мариной черноглазый сын–подросток, разбирающийся в компьютерах уже лучше самого Стаса.

Многие из той моей первой группы тоже давно уже нарожали детей; трое ― канди­даты наук, а скоро, глядишь, и докто­рами станут, В красота!)

«7 февраля…. Поймали со студентами паутинной сетью дубоноса. Птичка ― всего ничего, с большого воробья, а клюв карикатурно непомерной толщины: чтобы косточки от ягод щелкать и крепкие семена лущить. Недооценил я это чудо при­роды.

Истошно вопя, пока я его выпутывал из сетки, и с ужасом глядя на меня золоти­стыми глазками, дубонос цапнул мой па­лец мертвой хваткой, как плоскогубцами, я аж взвыл.

Студенчество с таким участием принялось меня жалеть и выражать сочувствие («Сергей Александрович, вам пальчик перевязать не надо?», «А вы уверены, что не нужны уколы от бешенства?..», «А может быть, вашей жене пора позвонить?..»), что сразу было видно: ликуют, что не одним им от меня страдать, но что и мне доста­лось. Хотя бы от пти­цы… Классный шнобель».

«КУРИЦА — НЕ ПТИЦА»

«20 декабря…. Пишу сейчас, а черная курица под окном уже минуты две с ка­ким‑то не птичьим упорством охотится за слетающими с забора на землю воробья­ми. Во ведьма. Кидается на них, как стервятник. Ну и куры у Муравских. Да еще и ле­тают, как тетерева. Тыр–тыр–тыр ― и пошла… Диких генов у них больше, что ли?

Куры достали своей бестолковостью. Ловлю около дома для мечения черных дроз­дов; поставил лучки в тех местах, где они обычно кормятся. Заметив активно клюю­щих с земли дроздов, дубоносов или малых горлиц, курица кидается на них, как цер­бер, разбежавшись метров с трех; вспугнув, стоит потом бестолково на том месте, откуда они взлетели, и внима­тельно высматривает на земле: что же они клевали?

Петух, завидя такое, по–хозяйски подходит, проверяя, не нашла ли пеструшка там чего, что можно разделить с осталь­ным гаремом? Вышагивает степенно, задирая ноги, но при этом бездарно задевает настороженную нитку на лучке, кото­рый сраба­тывает, сильно поддавая ему под хвост. Разоравшись так, словно ему уже отрубили голову, и отпрыгнув на метр, пострадавший пыжится, «как петух», вызывающе глядя вокруг и не понимая, кто и за что ему поддал; при этом он на­ступает на соседний лу­чок, опять получает по боку с другой стороны и вновь отскакивает, роняя перо.

Я выхожу вновь насторожить лучки и обещаю истошно квохтающему петуху, что попрошу Игоря отправить его в бессроч­ную командировку. В суп или в плов».

«4 февраля…. Привез студентов в легендарное заповедное ущелье Ай–Дере. Ме­сто уникальное по всем параметрам: дикостью, удаленностью, еще сохранившимися остатками былого гирканского великолепия растительности и живности. Масштаб не передать. И плюс, первое, что сразу увидели, ― спаривание беркута.

Самка с удивительным криком, по тональности и структуре похожим на рюмление зяблика, только намного громче, села на вершину невысокого деревца в ста пятиде­сяти метрах от устроенного на скальном обрыве гнезда. Подлетевший через две ми­нуты с набитым после охоты зобом самец сразу сделал сидку; спаривались четыре секунды, а потом самец уселся на том же дереве в метре от самки. Потом он молча спланировал вниз по ущелью, а потом и самка вслед за ним.

Наблюдение теоретически обычного, но от этого не менее загадочного таинства приводит студентов в полный восторг. Обсуждать увиденное мы будем весь вечер, а вспоминать ― много лет».

«4 февраля (следующего года). Вновь еду в Ай–Дере с группой студентов в тот са­мый день, что и прошлой зимой. Нра­вятся мне такие совпадения: происходят сами собой, а вот попробуй специально спланировать ― ни за что не получится.

По дороге из Кара–Калы несколько участников прошлогодней экспедиции вспоми­нают, как мы наблюдали в прошлом году спаривание беркутов, остальные слушают с завистью. Приезжаем, поднимаемся вверх по ущелью и сразу видим беркутов. Три птицы держатся неподалеку от прошлогоднего гнезда: двое взрослых и один моло­дой. Один из взрослых (оказавшийся самцом) сел на камень; через полторы минуты к нему подсаживается вторая птица (самка). Самец делает сидку, спаривание ― пять секунд, потом оба партнера сидят бок о бок на скале. К ним приближается, кружась на не­большой высоте, молодая птица, которая через две минуты тоже подсаживает­ся вплотную к двум взрослым. Ничего не скажешь, дружное семейство.

Студенты беснуются, я не верю своим глазам, наблюдая такое повторение день в день, почти час в час, год спустя. Бы­вает же такое».

«4 февраля…. После Ай–Дере едем выше по Сумбару к Куруждею. На уже из­вестном мне с предыдущих лет гнездовом участке бородача нашли его новое гнездо. Взрослая птица насиживает, потом слетела, продемонстрировав то, чего я ни­когда не видел раньше: в полете периодически сводит под корпусом чуть согнутые в кистевых сгибах крылья, почти ка­саясь их концами друг Друга. Очень особо, очень красиво и с очевидностью демонстрируя, сигнализируя о чем‑то около гнезда. Каков поведенче­ский оттенок этой демонстрации? В чем ее особенность?

Рассматривали это, когда на скале под гнездом вдруг увидел стенолаза ― чуть крупнее воробья, серую, незаметную, как мышка, птичку с длинным изогнутым клю­вом. Поведение у него совершенно особое: держится на скалах, как пищуха на ство­ле дерева, снует по вертикальным поверхностям, разыскивая в трещинах съестное. На фоне скал незаметен совер­шенно, лишь попискивает иногда, а так просто лазает снизу вверх по стенке (стенолаз ведь).

Птица потрясающая. Своей приспособленностью к столь особым условиям обита­ния завораживает наблюдателя мгно­венно, но непосвященного взора никогда не при­влечет, заметить стенолаза трудно. Но лишь до тех пор, пока этот скром­ник не рас­кроет крылья.