Берндт Хайнрих - Зима: Секреты выживания растений и животных в самое суровое время года

Последние 20 лет я каждый год наблюдаю ворон, когда те прилетают зимой в район Берлингтона. С наступлением сумерек они устраиваются на ночевку стаей, где могут быть тысячи птиц. Они подлетают к месту ночлега бесконечными вереницами, полосами и летят высоко, образуя полупрозрачные серые облака на фоне снежной шапки горы Мэнсфилд вдали. Стоит только подумать, что все уже прибыли, как появляются новые птицы, и кажется, что их поток бесконечен. Все они собираются в одной темнеющей точке в городе или рядом с ним.

Каким бы зрелищным ни был этот полет к ночлегу, меня больше всего занимает, какие именно места птицы выбирают для ночевки. Воро́ны никогда не устраиваются ночевать ни в лесах, где птицы обычно гнездятся летом, ни на соснах по краям полей, которые они часто населяют. Любопытно, что они, похоже, стали предпочитать в качестве места для ночевки зимой центр города, где располагаются в непосредственной близости от суеты, шума, движения и огней. Однажды я видел, как вороны заняли рощу сосен у автострады 89, оказавшись посреди нагруженной развязки на выезде из Берлингтона.

Как-то вечером я снова смотрел, как воро́ны слетаются в сердце торгового района на улице Чёрч-стрит. Их клубящееся облако кружило и кружило над вечерней городской толпой, направляющейся по ресторанам и театрам. Птицы как будто искали, куда приземлиться. Я смотрел, как они пролетают мимо рощиц на краю города – мне эти рощицы казались идеальным местом для ночлега, – но птицы продолжали возвращаться в центр. В конце концов они уселись на несколько молодых тополей у ресторана Bove’s. Птицы все прибывали и вскоре тесно облепили ветки. И тут я вдруг понял, почему они выбрали именно это место.

Горячие споры о том, почему птицы ночуют стаями, идут уже несколько десятилетий. В 1950-х годах британский биолог В. К. Уинн-Эдвардс предположил, что птицы устраивают общественные ночевки с целью оценить размеры популяции и понять, когда пора размножаться, чтобы поддерживать ее стабильный размер. Сегодня биологу эта идея покажется не более правдоподобной, чем астроному предположение, что Солнце вращается вокруг Земли. Теорию Уинна-Эдвардса о том, что птицы объединяются ради общего блага в ущерб личным интересам, назвали «групповым отбором». Животные действительно могут действовать сообща, но конкретный пример к теории ученого звучал настолько смешно, что его детище недолго думая отвергли. Однако стали возникать и другие идеи. Уильям Гамильтон ввел гипотезу «эгоистичного стада», которая утверждает, что животные объединяются в группы ради личной безопасности, используя друг друга как щиты. На общественной ночевке отдельные птицы тоже получают выгоду от того, что надвигающуюся опасность видит множество глаз. Гипотеза Гамильтона выглядела осмысленно и хорошо сочеталась с эмпирическими наблюдениями.

Затем израильский биолог Амоц Захави стал рьяно отстаивать третью гипотезу, которая давала правдоподобное объяснение и другим видам группового поведения. Захави предположил, что благодаря общественным ночевкам птицы получают информацию о том, где искать пищу. Гипотеза «информационного центра» Захави вызвала немало споров и спровоцировала публикацию сотен статей в научных журналах, вероятно, потому, что подозрительно напоминала частный случай «группового отбора». Наши данные об общественных ночевках воронов в Мэне, а особенно демонстрация того, как неопытную птицу, которая присоединилась к стае, приводят к туше животного (Marzluff, Heinrich, Marzluff, 1996), вероятно, стали первым эмпирическим доказательством гипотезы «информационного центра» Захави (конечно, кое-кто, придираясь к мелочам в вопросе механизма, продолжает утверждать, что поведение воронов – это «групповой отбор», поскольку его нельзя представить как взаимовыгодный обмен между отдельными птицами, а можно только как эксплуатацию отдельными особями группы, которая владеет информацией). Ни одна из этих гипотез не объясняет, почему собираются вместе по ночам золотоголовые корольки, ведь, находясь в укрытии и, возможно, в оцепенении, они не могут мгновенно отреагировать на хищника и спастись от него, даже если кто-то из птиц поднимет тревогу. Они не получат преимуществ и оттого, что кто-то из соседей найдет пищу, потому что их пища широко рассеяна. Корольки образуют группы ради тепла: в отличие от врановых, они стремятся к телесному контакту.

Наблюдая за воро́нами в городе и гадая, какая из имеющихся гипотез о скоплениях здесь действует и действует ли вообще, я вспомнил, как мне случалось видеть огромные стаи ворон в других местах и в Северной Америке, и в Европе. Когда-то вороны считались исключительно сельскими птицами, но в последние 50 лет они во всем мире стали появляться в городах. То, как птицы стали избегать леса и стремиться к городским огням и шуму, явно что-то значило. Это не было единичное наблюдение. Птицы спокойно могли собраться в лесу в 800 метрах от города, но они пролетели много километров, чтобы попасть сюда, где им пришлось долго искать подходящее место для насеста и в конце концов остановиться на скудных в центре города деревьях.

За прошлый век по всему Североамериканскому континенту ворон стало гораздо больше, и все больше их прибывает в города. Чтобы обосновать эти два утверждения, сошлюсь на сообщение Гордона Хэнсона, биолога из Оклахомской комиссии по охоте и рыболовству, в 1946 году опубликованное в журнале Oklahoma Game and Fish News (2: 4–7, 18). В этом сообщении указаны места расположения 47 «основных» зимних ночевок ворон в Оклахоме, где собиралось по 200 000 и больше птиц. «Все началось еще в 1933 году, – пишет Хэнсон, – когда Оклахомская комиссия по охоте и рыболовству впервые обратила внимание на то, что число зимующих ворон в штате пугающе растет, а птицы стали занимать значительно большую площадь». Вороны питались зерновыми культурами и прибывали с северных гнездовий, с прерий в провинциях Канады, где они «разоряли гнезда водоплавающих птиц на утиных фермах». Так как в Оклахоме значительно выросло число зимних ночевок и их размеры, комиссия обзавелась металлическими цилиндрическими бомбами со стальной дробью и динамитом и стала ежегодно проводить кампанию по бомбежке ворон. Через 11 лет бомбардировщики штата хвалились тем, что число убитых ворон достигло около 3 763 000. С учетом этих данных – и того, что в городах люди, вероятно, стали бы возражать против применения динамита, – я предполагаю, что места ночевок птиц, которые подверглись бомбардировке, а может быть, и другие, находились на природе, а не в городах, как это часто бывает теперь.

Сегодня вороны охраняются государством, им не грозят динамитчики из охотничьих комиссий штата с их наклонностями и другие люди, которые считают своим долгом убивать этих птиц при каждой возможности. Тем не менее у ворон есть враги и в природе, в первую очередь виргинские филины. Виргинские филины гнездятся зимой, в это время им нужно много пищи для быстро растущих птенцов. Я нашел два их гнезда и слышал по ночам их крики в пределах трех километров от центра Берлингтона. Вороны считают филинов своими злейшими врагами, и, если заметят одного из них, по стае идет тревога. Тогда десятки птиц быстро слетаются, безжалостно нападают на филина и гонят его как можно дальше от того места, где собрались ночевать. Как показали мои подробные наблюдения за Бубо, ручным, но свободным виргинским филином из книги «Сова одного человека» (One Man’s Owl), днем вороны с легкостью переиграют этих крупных, но несколько неуклюжих хищников. Другое дело ночью. Ночью воронам стоит собираться в «эгоистичное стадо» Гамильтона, так же как на рассвете имеет смысл вступать в «информационный центр» Захави. Одно не исключает другого. Общественная ночевка может выполнять больше одной функции. Чем больше преимуществ она дает, тем более вероятно, что она будет развиваться и поддерживаться.