Виктор Соснин - Охота без выстрела

И вот нам вновь предстоит пережить трогательность встречи.

Чуть более трех лет назад пришел в одно из лесных хозяйств нашей области необычный груз: посылочка с семенами голубой ели. Решили попробовать акклиматизировать ее у нас, на Урале.

Дело в том, что ель — дерево, если можно так выразиться, сугубо лесное. Попробуйте-ка назвать хоть один городской парк, где бы росли ели. Таких парков нет. Ель не выдерживает соседства с городом. Виной этому — засоренность городского воздуха копотью, пылью и газами больших заводов. К тому же в парках бывает много людей, земля утоптана, а ель в таких местах тоже не любит селиться.

Но есть особый вид ели, которой все перечисленное не страшно. Это — ель колючая, с голубым или серебристым оттенком хвои, или, как ее еще называют, — канадская ель.

Семена «канадки» и были необычным грузом в адрес одного из лесных хозяйств. На успех, видимо, не очень рассчитывали, поэтому решили подстраховаться: выслали горсточку семян в Очер, Александру Дмитриевичу. И не ошиблись: в лесхозе не выходили ни одной елочки; а у Бурдина все сто пятьдесят взошли. Правда, в первый год чуть было не погибли, но старый лесник спас все до единой. Недаром говорят очерцы: рука у Бурдина легкая. Александр Дмитриевич улыбается:

— Не в легкости дело. Хватило бы тепла руки человеческой… Вот ведь как…

Сейчас голубым елочкам старого лесничего четвертый год. Поднялись они от земли карандаша на три-четыре. Укрытые полутораметровым снежным покрывалом, они легко переносят уральские зимы. Однако есть у голубых елочек одно «но»…

— Я знаю, о чем вы, — перебил меня Александр Дмитриевич. — Правильно: если размножить елочки семенами, они могут вырасти темно-зелеными. Я тоже читал об этом. Но уверяю вас: все сто пятьдесят моих питомцев унаследовали от родителей «голубую кровь»…

Смеркается. Мы идем в сад Александра Дмитриевича, чтобы успеть дотемна сфотографировать его необычных питомцев. Между бревенчатой баней и раскидистой яблоней — снежное возвышение, будто шуба. Старый лесник осторожно, точно минер, руками разгребает искристый снег. А когда уже совсем близко до цели, снимает рукавицы. И вот он — крохотный, словно стебелек, стволик елочки.

Говорят: напрасно жизнь прожита, если не воспитал человек сына, не срубил дом и не посадил дерева. Какую же жизнь прожил Александр Дмитриевич Бурдин, коли и детей поставил на ноги, и горница полна солнца, а деревьев посадил на площади большей, чем иное государство в Европе!

Нынче летом вновь пришлось побывать в Очере.

И, как ни было торопно, забежал на несколько минут к старому леснику. И опять трогательная встреча с хорошим человеком и с его ста пятьюдесятью питомцами. Солнце огромным шаром закатывалось за горизонт, и я снял одну елочку на фоне красного диска. Телеобъектив выхватил ее крупным-крупным планом, вот и оказалось, будто елочка, в четыре карандаша, выше самого солнца!

История сохранила свидетельство о величайшем изумлении первого изобретателя микроскопа, когда он посмотрел в волшебный окуляр из увеличительных стекол и увидел доселе не известный микромир. Нечто подобное испытываешь всякий раз, когда наводишь объектив с насадочной линзой на живые существа, которые привык видеть крошечными. Как бы заново открываешь для себя новый, вроде бы уже открытый мир, стоит приблизиться к нему волшебным глазом на десять сантиметров. Вот уж поистине справедливо: удивительное живет совсем рядом…

Хранятся у меня в коллекции «трофеев» фотоохоты портреты, сделанные по всем правилам: на них главное — «лицо».

Я показал эти снимки десяти своим знакомым с одним и тем же вопросом: «Узнаешь?» И ни один не мог назвать обладателей усатых «физиономий». Между тем, с этими насекомыми каждый знаком.

…С самого утра стоит жара. Солнце печет нестерпимо, и в воздухе плавает аромат цветов. Лишь изредка набегает легкий порывистый ветерок, покачивает кусты черемухи и смородины, в воздух поднимаются любители сладкого сока цветов — нектара.

Целый день продежурил в саду с фотоаппаратом. Прилетит гость, сядет деловито на цветок и долго-долго возится, производя только ему одному известные движения. Кручусь возле цветка и я, стараясь за короткие мгновения успеть сделать портрет. Гостя не заставишь терпеливо позировать. Он непоседлив и нетерпелив. А иногда уткнется хоботком в венчик цветка, и «лицо» становится совсем невыразительным. Тогда я смекнул. Взял маленькое зеркальце, укрепил его на раструбе веточек. Солнечный зайчик забегал по лепесткам цветка. Куда бы ни повернулся гость, со всех сторон бьет ему в глаза солнце. Успевай только нажимать на кнопку затвора.

Продежурил несколько часов у цветков да наклонился два раза над травой — и стал обладателем нескольких портретов обитателей и гостей сада.

Теперь самое время назвать вам их по порядку. Первый, и, пожалуй, самый загадочный, портрет подарил мне лохматый «ворчун» — шмель. На снимке он увеличен во много раз, отсюда и загадка… Почему «ворчун»? Как-то летом, в самую жару, когда окна были открыты настежь, к нам в комнату залетел шмель. Он сердито гудел, ударяясь о стены и стекла. Мои Андрей и Наташа сразу обратили внимание на гостя.

— Папа, кто это? Муха такая?..

Как объяснить им, что это шмель? Ведь они пока знают мир в сравнении с тем, что хорошо знают. Вот я и объяснил им возможно понятнее:

— Это бабушка-пчела…

— А она ворчит, потому что старенькая?

Я и сам вдруг понял, что, действительно, шмель очень похож на старичка: такой же взлохмаченный и чуть-чуть сгорбленный. И «ворчит» — как нельзя лучше идет к его виду…

Второй портрет… обыкновенного кузнечика, что стрекочет без устали в траве и прыгает лучше любого прыгуна. Кажется, что он сидит высоко на цветке, как пчела. Но это от того, что кадр тоже сильно увеличен…

Не торопитесь угадать в следующем снимке пчелу, пьющую нектар цветка. Посмотрите внимательно на полосатое брюшко насекомого. Ну-ка, вспомните, чье желтое брюшко в поперечных полосках, как тельняшка у моряков. Ну конечно же, — это оса! Она тоже, как и пчела, страстная любительница сладких капелек нектара, только живет в лесу, в дуплах…

Много приходится работать в эти дни. И когда чувствую, что мысль притупляется и глаза плохо различают строчки, беру фоторужье и — в поле. Идти недалеко, каких-нибудь четыреста метров. Там, за картофельными огородами, когда-то начинали строить стадион. Вырыли котлован. Навозили щебня. Потом почему-то забросили стройку. Талая вода стекает в глинистое блюдо и стоит в нем почти все лето. Сквозь камешки проросли стебельки трав — отличное убежище стрекозам и птицам. Юркие трясогузки скачут с камня на камень, а за ними дорожка кругов на воде — точь-в-точь как от поплавков во время клева. Выдастся свободный час, я — сюда.