Елена Романова - Люся с проспекта Просвещения или История одного побега

— Ну, рассказывай.

— Очень, очень милая дама. Она работает в каком-то институте и каждый вечер примерно в одно и то же время возвращается домой с работы…

— Да нет, ты про Люсю, про Люсю рассказывай, — перебила я, не в силах скрыть волнения.

— Про Люсю? — бабушка улыбнулась. — Какая ты у нас нетерпеливая. Я про Люсю как раз и хотела рассказать. В общем, не знаю, Люся это или нет, но собачка тем людям попалась, судя по всему, тоже не в меру шустрая. Большая любительница, всех распихав, первой заскакивать в переполненный троллейбус.

— Это точно наша Люся! — от волнения я чуть не выронила из рук чашку.

— Мало ли в городе невоспитанных собак, — пожав плечами, хмыкнула тетя Сима.

Я посмотрела на нее испепеляющим взглядом. Но превращать в жабу не стала. Потому что облик стрекозы ей шел куда больше.

— Значит, мы можем туда поехать? Прямо сейчас? — вкрадчиво спросила я бабушку, надеясь мягкой интонацией усыпить ее бдительность. Но бабушка была начеку:

— Даже и не мечтайте. Одних не отпущу. Поедете с мамой, когда она вернется.

Возражать не имело смысла. Все равно что пытаться обойти китайскую стену. Допив чай, мы со Светкой удалились в мою комнату коротать время до маминого прихода.

— Слушай, сядь ты, не мельтеши. У меня от тебя уже мозги набекрень, — недовольно пробурчала Светка, отрывая взгляд от глянцевого журнала, который она вот уже минут двадцать листала с неослабевающим интересом. — Лучше посмотри сюда. Вот это вещь, да?! — Глаза Светки сияли от восторга и умиления.

Я с кислой миной заглянула в журнал. Очередная среднестатистическая красавица демонстрировала очередной среднестатистический купальник, состоявший по преимуществу из тесемок и бретелек. Этот Светкин интерес к глянцевой белиберде для домохозяек казался мне чем-то вроде древнего атавизма, доставшегося ей в наследство от какой-нибудь из ее прапрабабок, в чепце и душегрейке где-нибудь в тамбовской глуши томно вздыхавшей над кружевными лифами из журнала парижских мод. Нет, что ни говори, а бантики и рюшечки, о которых девчонки из нашего класса могут спорить часами, занимают меня очень мало. А если честно, не занимают вовсе. Мама говорит, что я слишком серьезна для своих лет, папа считает, что чуть-чуть кокетства мне бы не повредило, а бабушка убеждена, что глупостям ребенок всегда успеет научиться, благо наследственность у меня в этом смысле хорошая.

Светкин экскурс в мир высокой моды как раз подходил к концу, когда раздался звонок в прихожей. Это пришла с работы мама. Спустя полчаса мы уже бодро катили в нашей старенькой четверке по вечернему проспекту. Мимо проносились фонарные столбы, деревья, увитые светящимися гирляндами, нарядные новогодние витрины. Елки, зайчики, Деды Морозы всех видов и расцветок настоятельно рекомендовали горожанам затариться впрок новогодними подарками в преддверии двухнедельного праздничного марафона, который должен был начаться через… через… Я беспокойно заерзала на сиденье. Это была катастрофа! Забыть, что сегодня тридцать первое декабря — такого со мной еще ни разу не случалось. Я посмотрела на часы. Стрелки только что перевалили за половину седьмого. До Нового года оставалось всего ничего…

Новый год… Как обычно, мы начали к нему готовиться почти за месяц. Я придумала для нас с Люсей шикарный номер, подробно расписала роли, сделала эскизы костюмов, и в первые же выходные декабря мы приступили к реализации моего режиссерского замысла. От репетиций Люся была в восторге. Ей очень нравилось угощаться сушками, вытаскивать из мешка перевязанные разноцветными бантиками бумажки и воображать себя звездой эстрады. Я даже смастерила для нее из картона остроконечный колпачок и оранжевое жабо. Мы спрятали их на верхней полке в моем шкафу. Ведь нам хотелось сделать для всех сюрприз. Чтобы поразить публику, Люся всячески старалась усложнить себе задание. Вынимать из мешка по одной бумажке было просто. Кого удивишь таким фокусом? Нет, тут явно нужно было что-то придумать. И Люся придумала. Ныряя с головой в мешок, она старалась ухватить не одну, а сразу несколько бумажек. Причем в ход шли не только зубы. Когда Люсина морда выныривала из мешка, вся от носа до кончиков ушей увешанная разноцветными бантиками, я чуть не лопалась от смеха. Я валила мою изобретательницу на пол, она вырывалась и пыталась повалить меня. Заканчивалось тем, что мы падали обе и начинали весело возиться на ковре: любимая наша игра, веселее которой трудно что-нибудь придумать…

Погрузившись в воспоминания, я и не заметила, как мы свернули со сверкающего огнями проспекта на тихую безлюдную улочку, едва освещенную тусклым светом подслеповатых фонарей. Как по команде мы со Светкой прилипли к окнам. Сквозь запотевшие стекла и непроглядную темень мы пытались рассмотреть номера домов на фасадах. На большинстве номеров просто не было. Очевидно, местные аборигены неплохо ориентировались в своем квартале и без них. А к блуждающим в темноте туристам улица не питала ни малейшего сочувствия. Возможно, она даже не догадывалась об их существовании. Как, впрочем, не догадывался и турист, кучковавшийся не дальше Горьковской и Чернышевской, о существовании богом забытой улочки где-то на самой окраине. Может, и мы, прожив всю жизнь в Питере и исколесив пол-Европы, так никогда и не узнали бы о ней, если бы не случай, забросивший нас сюда в семь часов вечера тридцать первого декабря.

— Черт бы побрал эти дороги! — негодовала мама, лихо выкручивая руль не хуже какого-нибудь Шумахера.

Подпрыгивая на ухабах и ныряя носом в рытвины, наша бывавшая и не в таких передрягах машинка бодро петляла по незнакомой улице в надежде, что нужный нам дом отыщется сам. Дом так и сделал. Он вырос прямо перед нами из-за огромного сугроба, оказавшегося при ближайшем рассмотрении чьей-то полуразобранной девяткой. Чудом уцелевшая табличка гласила: номер одиннадцать.

Мы вошли в довольно обшарпанный подъезд. Хлипкая, времен царя Гороха кабинка лифта, гостеприимно распахнувшая перед нами двери, надсадно скрипела и скрежетала, в любой момент готовая рухнуть вниз. Когда мы наконец доползли до восьмого этажа, я уже знала, что Васька дурак, «Зенит» — чемпион, а у Наташки-прохиндейки ножки макаронины. На лестничной площадке, куда нас выплюнул лифт-инвалид, стояла непроглядная темень. Лампочка, как водится, не горела. Мы с трудом нашли нужную нам дверь и нажали кнопку звонка. Я замерла, вся обратившись в слух. В ту же секунду из квартиры раздался громкий радостный лай. Спутать его с чьим-нибудь другим было невозможно. Там, за дверью, лаяла наша Люся! Это был ее голос! Последние сомнения развеялись как дым. Дверь распахнулась, моя собака со всего маху бросилась ко мне на грудь и принялась неистово лизать меня в щеки, нос, подбородок. Люся прыгала вокруг нас как сумасшедшая, вертелась волчком, кидалась то к одному, то к другому, радостно подтявкивала и каждого норовила лизнуть еще и еще. Светка бессмысленно улыбалась, мама отворачивалась, стараясь скрыть волнение.