В. Хомутов - По зверю и птице

— А воды еще много, —сказал Герасим, по-

дойдя к ручью. — Как ты, брат, переберешься?

Перенести тебя на руках что ли?

— Нет, нет, дедушка, я сам перейду, —храбро

ответил Ильюша.

Впереди черной лентой, примерно с сажень

шириной, шумел и бурлил потоком весенний

ручей: по ту сторону виден был снег, а дальше

можно было разглядеть, что лес поднимается

в гору. Лес стоял громадной, темной стеной, и

только высоко на горе виднелись острые вер-

хушки старых елей.

Герасим ступил в воду, сделал шаг и со

словами:

— Ну, не робей, коли воды зачерпнешь — пошел

через ручей и вышел на снег на ту сторону.

Ильюша с замиранием сердца, в свою очередь,

шагнул в воду. Ему показалось, что его

сносит силой течения, так быстро бежала вода.

Он старался ступать твердо и шагать быстрее...

С первого шага сапоги зачерпнули холодной

воды, но Ильюша сделал усилие и стал шагать.

— Ну, ну, вылезай, малый, — подбодрял его

дед, протягивая ему руку.

Ильюша вылез на снег, с облегчением вздохнул,

и оба они, опять скользя и хватаясь за

ветки, полезли по тропинке наверх из оврага.

Наконец добрались до ровного места.

— Ну вот и Симанова поляна, — сказал дед,

знавший весь лес, как свои пять пальцев.— Здесь

мы и подождем. Отсюда до тока уж близко.

Можно огонь развести; глухари не учуют, ветра

к току нету.

Герасим зашел в кусты, принес сухого мху

и веток, долго возился, но наконец раздул огонь;

затрещали сучья, густой дым поднялся прямо

кверху; огонь осветил угол поляны и кругом

стали видны старые ели и сосны.

— Теперь, брат Илья, устраивайся на ночь.

Положи кулак под голову да и поспи, — говорил

Герасим, — здесь не в избе. Как удастся, так

и устроимся.

Герасим сел на траву, вынул тряпку из-за

пазухи, достал ломоть черного хлеба, дал большой

кусок Ильюше, а сам пожевав хлеб, прилег

и сейчас же заснул...

Ильюше казалось, что он один в лесу... Ему

становилось и страшно, и холодно... Кругом была

мертвая тишина, не видно было никакого движения,

и только летучая мышь беспокойно мета-

лась перед костром, да было слышно, как храпит дед Герасим.

Вспомнились Ильюше рассказы про медведей,

стало чудиться, что сзади него кто-то в темноте

шевелится, и Ильюша боялся оглянуться.

Хотелось плакать; Ильюша уже жалел, что

сам напросился на охоту. Время тянулось ме-

дленно; о сне он и думать не мог и так хоте-

лось оказаться дома, в избе, где так спокойно

и тепло...

Ильюша не знал, сколько прошло времени; он

несколько раз хотел разбудить деда Герасима, но

не решался... Вдруг где-то вдали послышался про-

тяжный, унылый вой... Ильюша узнал этот вой,

он понял, что это волк... Он слышал такой же

вой по зимам, даже из самого села... Больше

Ильюша уже вытерпеть не мог, и решил будить

деда, но в это время Герасим сам проснулся.

— Ты что, малец, не спишь? — спросил он, —

продрог, наверно?

— Ничего, дедушка, я так сидел,—ответил

Ильюша, обрадованный уже и тем, что дед про-

снулся и есть рядом живой человек.

Герасим встал, огляделся кругом, посмотрел

на небо и сказал:

— Ну, теперь уже заря близко, пойдем к току;

помни, не шуми, не разговаривай, шагай под песню.

Ильюша вскочил на ноги. Страха как не

бывало, хотя кругом была все та же тьма

и только красные угольки костра медленно тлели

и гасли...

Старик перешел поляну и вошел опять по

тропинке в лес, за ним зашагал и Ильюша.

Прошли они теперь лесом недолго и вышли на просеку.

— Ну, вот тут и ток, — прошептал дед, -сядем

и будем ждать, пока глухарь запоет.

Оба сели на свалившееся дерево; замолчал

дед и опять кругом все стихло.

Было все также темно, но через некоторое

время Ильюше показалось, что звезды начинают

исчезать с темного неба, и само небо как будто

сереет.

„Ну, теперь, должно-быть, скоро, —подумал

Ильюша... И в ту же минуту, словно в ответ

на его мысль, где-то недалеко в лесу, раздался

отчетливый звук, будто кто-то громко щелкнул...

Ильюша сразу узнал то „тэкэ, тэкэ", о кото-

ром рассказывал дед. Узнал и вздрогнул. Вздрог-

нул и старый охотник Герасим...

Глухарь щелкнул и замер... Но через минуту

щелкнул опять и все чаще и чаще защелкал и

потом понеслась необыкновенная, тихая, таин-

ственная песнь глухаря...

Ильюша слышал, как билось от волнения его

сердце, и понял, что никакими словами не пере-

дать этой песни, что нет на человеческом языке

таких звуков...

В другой стороне тоже защелкал другой глухарь и

стали они, словно чередуясь, перекликаться, все чаще

и чаще.

— Пойдем, — прошептал Герасим.

Он беззвучно открыл ружье, вложил патроны,

еще раз сам дрожащим голосом повторил Ильюше:

— Шагай тише... — и выждав песни, сделал

два шага к лесу.

Песня смолкала и Герасим с Ильюшей замирали

на месте, а при новой песне опять шагали...

Было все также темно...

Ильюша два раза чуть не упал, зацеплял за сучья,

нога завязла в снегу, но он помнил науку

деда Герасима и не шевелился...

Глухарь все ближе и ближе. Можно

уже узнать, на котором дереве он поет,

а Герасим все шагает и, не отрываясь, смотрит

наверх.

Вдруг Герасим, несмотря на песню, не двинулся с места,

а только поднял руку и показал Ильюше на высокую

темную ель.

Ильюша сначала ничего не видел... и вдруг

в восторге разглядел.

На широком, сухом суку вырисовывался на

сером небе громадный темный глухарь...

Он ходил взад и вперед по суку, то распускал

крылья и хвост, то вытягивал кверху шею

и шептал свою песню. Потом песня обрывалась

и глухарь торопливо опускал голову вниз и смотрел

в темноту чащи, нет ли оттуда опасности.

Но вот, в одну из песен, Ильюша перевел

глаза на Герасима и понял, что он хочет стрелять.

Вот щелкнули курки, вот он медленно под-

нимает ружье, вот он целится долго, долго...

Кажется, вот-вот глухарь кончит песню.

И вдруг грянул выстрел...

Резкий звук точно разорвал тишину и в то же

мгновение громадный глухарь свернул крылья

и безжизненный грохнулся об землю.

— Убил!.. — крикнул в восторге Ильюша.

Дед Герасим повернулся к нему и, не дви-

гаясь с места, молча погрозил кулаком.

Ильюша испугался и замер. Запахло порохом;