Редьярд Киплинг - Книги джунглей

Это, должно быть, он повалил мою палатку, потому что на ходу он окликал мула:

— Что мне делать? Куда мне пойти? Я подрался с какой–то белой штуковиной, она сперва колыхалась, а потом взяла палку и треснула меня по шее. (То был мой сломанный шест, и я от души порадовался этому сообщению.) Может, побежим?

— А, — сказал мул, — так это ты со своими дружками устроил переполох в лагере? Ну, завтра поутру тебе всыплют за это, но я и сейчас могу тебе выдать в счёт будущего.

Сбруя звякнула, мул развернулся и дважды лягнул верблюда по рёбрам, загудевшим, как барабан.

— В другой раз, — сказал он, — не будешь бегать ночью по батарее и орать «воры и пожар!» Сядь смирно и не размахивай своей дурацкой шеей.

Верблюд по–верблюжьи сложился, как двуногая линейка, и, всхлипывая, уселся. Из темноты раздался мерный топот копыт. Рослый верховой конь спокойно, как на параде, подскакал, перескочил через лафет и встал рядом с мулом.

— Это нестерпимо, — фыркнул он, раздув Ноздри. — Опять верблюды пронеслись по нашим позициям, уже за неделю в третий раз! Как может конь сохранить форму, если ему не дают спать? Кто здесь ещё есть?

— Я — головной мул второго орудия первой горной батареи, а это один из твоих приятелей. Он и меня разбудил. А ты кто?

— Номер пятнадцать, взвод Е, девятый копейщиков, конь Дика Канлифа. Подвинься.

— О, прошу прощения, — сказал мул, — в темноте не видно. Правда, эти верблюды невыносимы? Я ушёл сюда, чтобы хоть чуть–чуть покоя найти.

— Ах, господа, — грустно молвил верблюд, — нынче ночью нам снились скверные сны, и мы испугались. Я всего лишь вьючный верблюд тридцать девятого туземного пехотного полка, и я не так храбр и доблестен, как вы. Извините меня, пожалуйста.

— Так что бы тебе и дальше не перетаскивать тюки для тридцать девятого туземного пехотного полка, вместо того чтобы бегать по лагерю и всех тревожить?

— Такие скверные сны, — вздохнул верблюд. — Слушайте! Что это? Может, убежим?

— Сядь, — сказал мул. — Сядь, а то поломаешь свои длинные ноги! — Он насторожил ухо и прислушался. — Волы! Артиллерийские волы. Право слово, ты со своими дружками основательно перебудил весь лагерь. Поднять артиллерийского вола — это непросто.

Я услыхал, как по земле волочится цепь, и плечо к плечу в парной упряжке вышли два здоровенных белых вола. Всегда невозмутимые, спокойные, они подтягивают тяжёлые осадные орудия, когда слоны отказываются подходить ближе к огню противника. И, едва не наступая на цепь, сзади плёлся ещё один батарейный мул, отчаянно взывавший к Билли.

— Новобранец, — пояснил первый мул. — Меня зовёт. Не хнычь, юноша, не хнычь. Темнота ещё никого не убивала.

Волы улеглись и начали пережёвывать жвачку, а молодой мул потеснее прижался к Билли.

— Что–то! — сказал он. — Страшное и ужасное что–то, Билли. Оно появилось вдруг, пока мы спали. Как ты думаешь, Билли, оно нас убьёт?

— Меня так и подмывает задать тебе первоклассную трёпку, — ответил Билли. — Взрослый мул, с твоей выучкой, и чтобы так позорить батарею перед этим джентльменом!

— Ничего страшного, — заметил конь. — Поначалу они все так. Когда я впервые увидел человека (это было в Австралии и я был трёхлетком), я бежал полдня без остановки, а покажи мне тогда верблюда, так я бежал бы и до сих пор.

Почти всех лошадей для английской кавалерии привозят в Индию из Австралии, и солдаты сами их воспитывают.

— Справедливо, — кивнул головой Билли. — Перестань трястись, юноша. Когда на меня впервые надели полную упряжь, я упёрся передними ногами и сбросил всё до последнего звёнышка. Я тогда ещё не знал, как надо лягаться по–настоящему, но на батарее сказали, что они ещё такого не видывали.

— Но, Билли, это была не сбруя и вообще не то, что бренчит, ты знаешь, что я этого больше не боюсь. Оно было похоже на деревья, оно вдруг появилось на наших позициях, стало страшно, верёвка моя порвалась, и я не мог отыскать погонщика, и тебя я не мог найти, Билли, и я убежал, и пришёл сюда вместе с этими джентльменами.

— М-да, — хмыкнул Билли. — Поняв, что верблюды вырвались, я сам ушёл. Но если батарейный мул зовёт волов джентльменами, значит, он здорово не в себе. Вы, парни, кто такие?

Волы перекатили жвачку во рту и хором ответили:

— Седьмая упряжка первого орудия осадной батареи. Когда верблюды пришли, мы спали, но когда нас стали толкать, мы встали и ушли. Лучше лежать спокойно в грязи, чем чтобы тебя тревожили на подстилке. Мы говорили твоему другу, что бояться нечего, но он такой умный, что думает иначе. Вах!

И занялись жвачкой.

— Вот к чему приводит паника, — сказал Билли. — Над тобой смеются артиллерийские волы. Теперь ты доволен, юноша?

Молодой мул щёлкнул зубами и проворчал, что он не боится никого, а тем более неуклюжих, глупых волов, но волы только стукнулись рогами и продолжали жевать.

— Не приходи в ярость после испуга, — сказал конь, — это худший вид трусости. Всякий может перепугаться, увидев ночью что-нибудь непонятное! Мы все, бывало, — четыре с половиной сотни! — срывались с привязи, когда какой–нибудь новичок рассказами об австралийских змеях доводил нас до того, что мы начинали бояться верёвок.

— Всё это хорошо в лагере, — перебил Билли, — я сам не прочь покуролесить, если меня промаринуют без дела день–другой, но каковы твои служебные обязанности?

— О, это совсем другой коленкор, — отвечал конь. — На мне верхом сидит Дик Канлиф, он сжимает меня коленями, а мне надо только следить, куда я ступаю, не растопыривать задние ноги и не забывать науку узды.

— Что за наука узды? — спросил молодой мул.

— Клянусь голубыми эвкалиптами, — фыркнул конь, — вас что, не обучают науке узды? Как можно на что–то рассчитывать, не умея развернуться, чуть только повод коснётся гривы? Это вопрос жизни и смерти для хозяина, а значит, и для тебя. Как только повод коснулся шеи, разворачивайся на задних ногах. Если нет места, надо попятиться и — развернуться на задних ногах. Это и есть наука узды.

— Нас так не учат, — сухо заметил Билли. — Нас учат делать то, что велит ведущий: скажет ступить туда — ступишь туда, скажет ступить сюда — ступишь сюда. Похоже, что это небольшая разница, впрочем. Однако оставим эти забавные трюки, которые, кстати, небезопасны, видимо, для твоих сухожилий. А делаешь–то ты что?

— Это зависит от обстоятельств. Как правило, я врезаюсь в толпу визжащих длинноволосых людей, вооружённых ножами, блестящие, длинные ножи, хуже ветеринарских. Я должен следить, чтобы сапог Дика соприкасался с сапогом его соседа, касался, но не сдавливался. Краем правого глаза я вижу копьё Дика и знаю, что всё в порядке. Недорого дал бы я за того, кто окажется у нас на пути, когда мы с Диком спешим.