Дэвид Аттенборо - Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

«Все, конец! — прорычал мне в ухо знахарь. — Иду отлить!»

На следующее утро к нам явилась делегация обитателей деревни во главе со знахарем; он снова был бодр и жизнерадостен.

Знахарь поднялся на маленький деревянный приступок перед нашей хижиной и сел у порога.

«Я пришел послушать моих духов», — объявил он.

«Сопровождающие лица» набились в хижину и расселись вокруг магнитофона. В небольшом вигваме места для всех желающих услышать это чудо не хватило, и многие гости полукругом стояли снаружи у входа.

Я подсоединил динамик и включил запись. Знахарь был счастлив, и, слушая, как звуки обряда плывут в солнечном свете, он то потрясенно вздыхал, то одобрительно подталкивал меня локтем, то цыкал на своих, мол, потише, а иногда нервно подхихикивал. Когда последняя песня закончилась, я поставил магнитофон на паузу и стал записывать за знахарем имена духов, а также рассказы об их внешности, происхождении и свойствах. Некоторые, как оказалось, наводят ужас своей разрушительной силой, другие, напротив, помогают при несерьезных болезнях.

«А этот, слушай! — завопил от радости знахарь после одной из песен. — Очень сильный и хорошо лечит от кашля».

Мы прослушали все девять песен. Но вот из бобины выскользнули последние сантиметры пленки, и я выключил магнитофон.

«А остальные где?» — проворчал знахарь.

«Кажется, эта машина в темноте сжульничала, — забормотал я, — и не запомнила всех песен».

«Тут нет самых сильных. — Знахарь явно обиделся. — Нет авауи, нет ватабиара , а они хорошие духи».

Я снова стал оправдываться, и знахарь подобрел.

«Хочешь увидеть духов?» — спросил он.

«Очень, очень хочу, — закивал я, — но ведь человеку нельзя их видеть, они приходят в вигвам только ночью».

Знахарь доверительно заулыбался.

«Днем у них другой вид, я прячу их у себя в вигваме. Подожди, сейчас приведу».

Он вернулся с бумажным свертком, снова уселся на приступок и осторожно развернул бумагу. Внутри оказалось много мелких, гладко отполированных камешков. Он по одному протягивал камни мне и объяснял, что каждый из них значит. Здесь был обломок кварца, рядом с ним — вытянутый, похожий на небольшую палочку осколок какого-то минерала и камень с четырьмя странными контурами на поверхности, которые, по мнению знахаря, означали руки и ноги духа.

«Я прячу их в вигваме, в тайном месте, потому что это очень сильные духи и если другой человек, который делает пиай, о них узнает, он может их забрать, чтобы меня убить. А этот, — трагически добавил он — самый очень-очень плохой».

Он передал мне ничем не примечательный маленький камешек. Я внимательно и почтительно разглядел его и протянул Чарльзу. Не знаю, кто из нас оплошал, но камень упал и закатился в щель между досками настила.

«Это был мой самый сильный дух!» — отчаянно завопил знахарь.

«Не беспокойся, — забормотал я, вскакивая, — мы сейчас его найдем». Я прошел чуть вперед и, на глазах ошеломленной публики, извиваясь, полез под настил. Земля была сплошь усыпана гравием, всюду, куда ни глянь, валялись камни, словно близнецы похожие на нашего воплотившегося духа.

Чарльз опустился на колени рядом со мной и просунул палку в щель, куда укатился бесценный камень. Я стал всматриваться вглубь, но опознать среди обломков гравия тот, единственный, было невозможно. Я наугад вытащил один, передал его через щель Чарльзу, а тот вручил знахарю.

«Нехороший!» — презрительно рявкнул знахарь и с отвращением отшвырнул мою находку.

«Ничего, сейчас найдется», — прокричал я в ответ из-под пола и передал двух других кандидатов. Их постигла та же участь. За последующие десять минут мы перебрали несколько десятков мелких камешков. Наконец знахарь признал один и угрюмо пробурчал: «Вот мой дух».

Взъерошенный, весь в пыли, я вылез на свет божий. Жители деревни обрадовались обретенному камню не меньше нашего, только оставалось загадкой, действительно ли мы нашли именно тот, что уронили, или лекарь в конце концов согласился на любой, лишь бы жители деревни не подумали, что он утратил один из своих главных источников силы, а вместе с ним — непререкаемый авторитет.

Знахарь бережно положил камень в сверток, к другим духам, и поспешил к себе в вигвам, чтобы их перепрятать.

Пополудни мы покинули деревню и поплыли вверх по Кукуи. Выздоровел ли вождь, для нас навсегда осталось тайной.

Несколько недель назад, когда мы впервые познакомились с Кингом Джорджем, мы, глядя на его свирепую физиономию, решили, что он — человек неуживчивый и грубый. К тому же нас отталкивала его привычка клянчить подарки. Стоило Чарльзу вынуть пачку сигарет, Кинг Джордж тут же протягивал руку, безапелляционно произносил: «Спасибо за сигрит» — и принимал подарок с таким видом, будто имеет на него полное право. В результате сигареты приходилось делить на троих, и это означало, что до конца поездки их может не хватить: нам приходилось тщательно рассчитывать припасы, чтобы как можно меньше груза тащить с собой. Однако через несколько дней мы осознали, что у индейцев принято почти всю собственность считать общей: если у тебя есть то, чего недостает твоим спутникам, разумеется, ты должен поделиться. Следовательно, когда не хватало еды, нам следовало распределить банку мясных консервов между всеми, кто плыл в нашем каноэ, а индейцы, в свою очередь, всегда были рады разделить с нами хлеб из кассавы.

При ближайшем знакомстве Кинг Джордж оказался очень славным и добродушным. Он превосходно знал реку и очень тонко чувствовал ее. Правда, поначалу мы не совсем понимали друг друга: у нашего спутника был довольно скудный словарный запас, более того, многие слова в его переводе на английский означали совсем не то, что они значили для нас. Например, «часом» Кинг Джордж называл любой неопределенный промежуток времени, и, когда мы спрашивали, долго ли идти от берега реки к деревне «наверху плотины», он почти всегда отвечал: «Э-э-э, слушай! Час разом будет». Более дробных, равно как и более крупных единиц времени он не признавал, так что «часом» с равным успехом могли называться как 10 минут, так и 2,5 часа. Поэтому вопрошать «долго ли» было бессмысленно: наши представления о времени вряд ли имели для Кинга Джорджа хоть какой-то смысл.

Примерно так же обстояло дело с расстояниями. Ответы варьировались от «э, нет, далеко», что означало примерно астрономический час пути, до «далеко-далеко, далек путь», и в таком случае надо было принять, что за день мы к месту не доберемся. Однако вскоре мы убедились, что самая точная единица измерения у Кинга Джорджа — «точки». Так он называл повороты реки, но, чтобы перевести «9 точек» в часы, требовалось неплохо знать географию, поскольку ближе к устью река несколько километров течет, никуда не сворачивая, а в верховьях кружит почти постоянно.