Дэвид Аттенборо - Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

Джип вел себя безупречно. Это было своего рода чудо техники, собранное из разрозненных деталей, прежде принадлежавших машинам самых разных видов и моделей. Некоторые индикаторы на передней панели отсутствовали, а те, что остались, изначально служили совсем другим целям. Например, надписи и шкала на вольтметре указывали, что прежде он был частью системы кондиционирования. Чтобы просигналить, надо было в определенной точке коснуться оголенным проводком рулевой колонки, для лучшей проводимости тщательно очищенной от краски и грязи. Срабатывал этот способ безотказно; единственный его недостаток состоял в том, что нас каждый раз легонько било током. Покрышки изначально принадлежали разным автомобилям, они немного отличались по размеру, но роднило их полное отсутствие протекторов, безупречная гладкость, если не считать одного-двух мест, где сквозь белые «заплаты» проглядывал брезент. Нам досталась старая, но очень терпеливая, выносливая «лошадка», и мы весело катили по дороге, распевая во все горло.

Стояло яркое, солнечное утро. Справа на горизонте виднелась гряда яванских вулканических гор. Ближе к дороге крестьяне в огромных островерхих соломенных шляпах, стоя по колено в грязной воде, высаживали рисовые ростки на расположенные террасами поля. Рядом возились в грязи белоснежные цапли. Молодые побеги риса проглядывали в светлом мареве, висящем над коричневой водой, в которой отражались облака, вулканы и лазурное небо.

Дорога, изредка петляя, шла между рядами акаций. Иногда по пути встречалась запряженная быками повозка, которой правил крестьянин в чалме. Время от времени нам приходилось резко сворачивать, чтобы не въехать на ковер из риса, который крестьяне рассыпали на дороге для просушки. Мы миновали несколько деревень, но разобраться в дорожных знаках так и не смогли. Если бы по этой дороге проносились машины, нам, возможно, пришлось бы поплатиться за свое невежество, но чаще всего мы ехали в одиночестве, поэтому особо не беспокоились.

Первые пять часов пути прошли без приключений, однако на въезде в очередную деревню нас встретил низкорослый полицейский с тяжелым револьвером на боку. Он бешено махал руками и остервенело дул в свисток. Мы остановились. Страж порядка просунул голову в открытое окно и что-то возмущенно произнес на местном наречии.

«Простите, констебль, — ответил ему по-английски Чарльз, — видите ли, мы совсем не говорим по-индонезийски. Мы англичане. Что случилось? Мы нарушили закон?»

Полицейский продолжал орать. Мы показали паспорта, но их вид разозлил его еще больше.

«Kantor Polisi. Polisi! Polisi!» — кричал он.

В конце концов мы поняли, что он велит ехать с ним в полицию.

Через несколько минут мы оказались в комнате с голыми белеными стенами. Вокруг сбитого из досок стола, на котором в беспорядке были разбросаны бумаги и печати, вырезанные из толстого куска каучука, сидели восемь полицейских в униформе цвета хаки. В центре восседал офицер, по-видимому их начальник; его отличал пистолет более внушительных размеров и серебряные нашивки на эполетах. Мы еще раз извинились, что не знаем индонезийского, и предъявили все письма, разрешения, справки, паспорта и визы, какие у нас были. Офицер сердито глянул на нас и принялся с недовольным видом перебирать наши бумаги. Он мельком взглянул на паспорта, обошел вниманием отпечатки пальцев Чарльза, однако один документ его заинтересовал, и он взялся читать его внимательно. Это было рекомендательное письмо, в котором директор Лондонского зоологического общества представлял нас властям Сингапура. Заканчивалось оно так: «Общество будет глубоко признательно за любую помощь в содержании животных, которую вам будет угодно оказать подателям сего письма». Дочитав до конца, полицейский чин задумчиво свел брови, еще раз с пристрастием рассмотрел подпись и золотистое тиснение на бланке. Мы с Чарльзом тем временем угощали сигаретами его подчиненных, сидевших сзади, и нервно посмеивались.

Офицер аккуратной стопкой сложил наши бумаги, с явным облегчением вздохнул, зажал в губах кончик предложенной ему сигареты, откинулся в кресле и выпустил в потолок облачко дыма. Несколько минут он пребывал в размышлении, потом встал и грубо сказал что-то, нам непонятное. Знакомый полицейский повел нас на выход.

«В камеру ведет, — прошептал Чарльз. — Хотел бы я знать, в чем мы провинились».

«У меня есть одно ужасное подозрение, — также шепотом ответил я, — боюсь, мы ехали не в ту сторону по односторонней дороге».

Полицейский подвел нас к джипу и жестом показал, мол, вы свободны.

« Selamat djalan , — попрощался он. — Мир вашему пути». Чарльз пылко пожал ему руку.

«Спасибо, констебль, это крайне любезно с вашей стороны». И мы действительно имели это в виду.

Поздним вечером мы приехали в Баньюванги. До войны в этом городке кипела жизнь: здесь начинался один из главных паромных маршрутов, связывавших Яву и Бали. Когда в эти места пришла авиация, Баньюванги утратил престиж «транспортной столицы», но сохранил приметы былого процветания — бензоколонки, кинотеатры, административные постройки. В единственной гостинице (она гордо возвышалась на центральной площади) было неуютно и грязно. Нам определили сырую комнатушку, в которой осыпалась побелка и стоял тяжелый запах плесени. Над каждой кроватью висело похожее на огромную холодильную камеру сооружение из дерева и металлической сетки, призванное защитить постояльцев от насекомых. Но под ним было так душно и тесно, что, окажись в комнате хоть немного места, я предпочел бы обойтись без этого громоздкого балдахина.

Как того требовал закон и обещания, данные в Джакарте, на следующий день мы зарегистрировались в местном полицейском участке, в Департаменте лесного хозяйства и в Министерстве информации. Чиновник, отвечавший за информацию, встревожился, узнав, что мы намерены шастать по лесам в поисках животных, и, после нескольких попыток сбить нас с курса, учтиво, но непреклонно навязал нам своего коллегу в качестве проводника и переводчика. Нам ничего не оставалось, как согласиться.

Мы вытаскиваем джип из болота

Проводника, мрачного вида долговязого юношу по имени Юсуф, явно не прельщала перспектива целую неделю таскаться с нами по глухим кампонгам [8] Кампонг ( букв . «берег») — в индонезийском языке собирательное название сельских поселений. . Тем не менее на следующее утро он явился в гостиницу в безупречно белых парусиновых брюках и, поставив на землю огромный чемодан, торжественно заявил, что готов отправиться в «джунгли». Чарльз сел за руль, Юсуф — на единственное пассажирское место, я втиснулся между ними, стараясь не задевать ногами рычаг передач, и мы покатили в леса, которые нам расписывал Даан. По пути наша компания останавливалась во всех встречных деревушках, чтобы с помощью словаря и Юсуфа расспросить о местной фауне. Ближе к вечеру трасса испортилась окончательно, поселения встречались все реже, обжитая равнинная местность сменилась дикой горной. На закате мы въехали на площадку над обрывом. Пока наш драндулет карабкался на вершину, мы завороженно смотрели, как открывается раскинувшаяся у подножия поросшей лесом горы, почти в 100 метрах под нами, просторная, причудливо изогнутая бухта, по берегам которой виднелись пальмовые рощицы. Мелкие, белопенные волны разбивались о светлый коралловый песок. Под нами шумел Индийский океан. На берегу мерцали желтоватые огни крохотного кампонга.