Дэвид Аттенборо - Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

В последующие дни мы с утра до вечера бродили по лесам, окружавшим поселение. В дневные часы лес словно вымирал. Слышалось только густое, пронзительное гудение насекомых. В зарослях было нестерпимо жарко, удушающе влажно, приходилось продираться сквозь плотную завесу из колючих кустарников, замысловато переплетенных лиан и свисающих орхидей. Ходить по джунглям в дневную пору было так же жутковато, как глубокой ночью идти по темному, опустевшему городу, где о присутствии людей напоминает только мусор — разбросанные повсюду случайные следы повседневности. Перо, отпечаток лапы, несколько шерстинок у входа в нору, обкусанный гниющий плод на земле — все это говорило о том, что где-то совсем рядом прячутся от полуденной духоты звери и птицы.

Однако на рассвете лес был полон жизни. Многие ночные животные еще бодрствовали, дневные только просыпались и отправлялись на поиски пропитания. К тому времени, как всходило солнце и возвращалась жара, они, насытившись, мирно дремали в тени, а любители ночной жизни скрывались в своих щелях и норах.

Юсуф в наших вылазках не участвовал. Он не скрывал, что жизнь «в джунглях» его тяготит. Неделю спустя, когда через деревню по пути в Баньюванги проезжал владелец каучуковой плантации, наш проводник решил воспользоваться случаем — и вернуться в город. Мы, конечно, выразили свое огорчение, но удерживать его не стали. Он, не мешкая, упаковал чемодан и уехал вместе с плантатором.

Признаться, я боялся, что местные жители, которым мы сообщили о цели нашего визита, разочаруются, увидев, что мы не чистим ружья, чтобы отправиться на тигров. Конечно, их несколько озадачило наше увлечение заурядными, скучными существами вроде муравьев и маленьких ящериц, тем не менее каждый день к нам заглядывал старик с добычей. Иногда он приносил мелких рептилий или сколопендру, однажды приволок банку иглобрюхов, которые свирепо раздувались и превращались в колючие желтые шары, а за два дня до нашего отъезда он с торжествующим видом появился у нас на пороге с небольшой делегацией.

« Selamat pagi , — поприветствовал я. — Мирного утра».

В ответ он вытолкнул вперед молодого человека, который обратился к нам по-малайски. Мы старательно вслушивались в его монолог и в конце концов догадались, что вчера, собирая в лесу ротанг, он наткнулся на огромную змею.

« Besar, — подтвердил он. — Большой-большой».

Чтобы показать, какое чудище ему встретилось, он прочертил пальцем ноги на пыльной земле длинную линию, отошел от нее на шесть шагов и параллельно провел другую.

« Besar », — повторил он, указывая на свой рисунок.

Мы закивали.

Единственные змеи таких размеров, обитающие на Яве, — это питоны. Индийский питон достигает 7,5 метра, его сетчатые сородичи бывают еще крупнее; самый известный из них — гигантский сетчатый питон девяти метров в длину — считается самой большой змеей в мире. Даже молодого и сравнительно маленького, не больше пяти метров, питона поймать очень трудно: он обвивается кольцами вокруг человека и удушает его в объятиях. Тем не менее я обещал Лондонскому зоопарку привезти «внушительного питона», если мы его встретим.

Впрочем, один простой и надежный способ охоты на громадных пресмыкающихся мы знали. Для начала надо было найти по меньшей мере трех крепких мужчин, желательно по одному змеелову на каждый метр змея, и распределить обязанности: один «отвечает» за голову, другой — за хвост, на третьего возлагается ответственность за остальное тело. Охотники располагались неподалеку от питона, и по команде каждый бросался на доверенную ему часть, при этом ответственным за голову и за хвост следовало напрыгнуть на питона одновременно, чтобы змея не успела задушить того, кто окажется посредине. Иначе говоря, для поимки питона требовалась компания храбрых людей, полностью доверяющих друг другу.

Стоявшая перед нами публика в чалмах особого доверия у меня не вызывала. В их личной отваге я не сомневался, но не был уверен, удастся ли объяснить им замысел кампании так доходчиво, чтобы они безошибочно поняли, что от них требуется.

Я разразился пространным монологом. Я рисовал картинки на песке. Мои объяснения впечатлили настолько, что примерно через четверть часа пятеро мужчин поняли, что им нет места в моем плане. Теперь у дома стояли только наш знакомый старик и его молодой приятель. Чарльз непосредственно участвовать в операции не мог: ему предстояло снимать происходящее. Поэтому мне ничего не оставалось, как попросить старика ловить хвост, юноше вверить тело питона и принять на себя ответственность за голову. Со стороны могло показаться, будто я самоотверженно иду на риск, но в действительности мною двигали эгоистические соображения. Питон — змея неядовитая; конечно, он может прокусить клыками кожу, но особой опасности его укус не представляет, тогда как ловля хвоста — более противное занятие, поскольку питон, почуяв угрозу, в буквальном смысле обделывается от страха и распространяет вокруг себя невыносимую вонь.

Насколько я мог догадаться, старик и юноша вникли в мой замысел и согласились помочь. Мы отправились в лес. Самый юный участник нашего отчаянного предприятия шествовал впереди и расчищал парангом [9] Паранг — большой и тяжелый нож. дорогу в зарослях, я, с веревкой и мешком, следовал за ним. Третьим шел старик, он нес фотоаппарат и штатив; Чарльз с кинокамерой на изготовку замыкал процессию. Было бы нечестно утверждать, что я хранил полное спокойствие. Действительно, питоны и боа гораздо симпатичней ядовитых змей (любой промах при охоте на них оборачивается неделями мучительной агонии и почти неизбежной смертью), однако до сих пор мне приходилось иметь дело только с пресмыкающимися относительно скромных размеров, не больше трех метров в длину. Кроме того, я не был до конца уверен, что мои спутники хотя бы приблизительно представляют, что им следует делать по команде Mendjalankan . Это слово я почерпнул из словаря, где оно означало: «вперед, тащи, приступай», и всею душой надеялся, что приказ они поймут.

Вскоре дорога круто пошла вверх. Мы пробирались сквозь скрипящие заросли бамбука. Темная пыль и куски сухих, ломких листьев сыпались на голову, липли к вспотевшему телу. Наконец мы вышли на просеку. Я огляделся: внизу, по склонам, вдоль широкого извилистого залива, до самой деревни, лежавшей в полутора километрах отсюда, тянулась густо-зеленая полоса деревьев. Вдруг наш проводник остановился и показал рукой на землю. Из-под толстого ковра листьев, переплетенных с вьющимися травами, выглядывали непонятно откуда взявшиеся куски ржавой проволоки и острый угол странной бетонной конструкции. Мы перелезли через нее и чуть подальше обнаружили глубокую зацементированную яму, почти полностью скрытую под буйной растительностью. Я невольно подумал о древних памятниках Центральной Америки и Индокитая, заброшенных, всеми забытых, задавленных разросшимся лесом.