Дэвид Аттенборо - Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

Юноша пытался что-то объяснить.

«Бум! Бум! — повторял он. — Besar. Orang Djepang ». Мы стояли на остатках огневой позиции, с которой всего 13 лет назад обстреливали эти места японцы, оккупировавшие Яву.

Тропа поднималась по склону холма. Наконец наш проводник остановился и сообщил, что видел змею «где-то здесь». Мы сбросили поклажу и разбрелись в разные стороны в поисках питона. Дело казалось безнадежным. Я вглядывался в сложный узор из лиан, опутавших деревья, и уныло думал, что, даже если змея расположилась у меня перед глазами, я все равно ее не увижу. Вдруг старик радостно завопил. Я со всех ног бросился к нему. Он стоял у небольшого дерева и показывал рукой вверх, где на толстой ветке поблескивал бок огромной змеи. Но это было все, что мне удалось разглядеть в буйных зарослях, сквозь игру света и тени; ни головы, ни хвоста я не видел. Наша задача явно осложнялась: в известной мне инструкции удачной охоты не говорилось, что делать, если змея залегла на возвышенности. Я не сомневался, что пресмыкающееся лазает по деревьям гораздо лучше, чем я, а силовое единоборство с питоном, равно как и состязание с ним в ловкости, в мои замыслы не входило. Единственное, что оставалось, — заставить его спуститься и далее действовать по нашему безупречно разработанному плану. Я схватил нож и решительно полез на дерево. Ветка, на которой свернулся питон, находилась почти в 10 метрах над землей. Я подобрался поближе и, к собственной радости, обнаружил, что, судя по всему, змея не очень большая. Плоская треугольная голова питона покоилась на одном из огромных колец; из зарослей на меня глядели желтые, круглые, как пуговицы, глаза. Змея была очень хороша собой — гибкая, блестящая, расписанная черно-коричнево-желтым пятнистым узором. Понять, какой она длины, когда развернется, я не мог, но самое крупное из колец, находившихся в поле зрения, достигало почти полуметра в диаметре. Опершись спиной на ствол, я принялся подрубать ветку.

Питон лежал, неподвижно уставившись на меня немигающими глазами. Когда ветка затряслась под резкими ударами ножа, он поднял голову, зашипел и на миг высунул длинный черный язык. Одно из его колец медленно сползло с ветки. Я удвоил усилия. Ветка хрустнула и надломилась. Еще пара ударов — и она с громким треском рухнула вместе с питоном неподалеку от нас троих.

« Mendjalankan! — завопил я. — Вперед!»

Юноша и старик недоуменно уставились на меня.

Голова змеи на миг показалась между лежащими на земле листьями и стала удаляться по направлению к бамбуковым зарослям на другой стороне поляны. Если питон уйдет и спрячется среди толстых стеблей бамбука, мы его больше никогда не увидим.

Остервенело вопя « Mendjalankan! », я так быстро, как только мог, полез вниз. Мои помощники стояли рядом с Чарльзом и его камерой и ошалело наблюдали за происходящим.

Я спрыгнул на землю, схватил мешок и понесся за змеей, которая к этому времени была метрах в двух от бамбука. Было ясно: рассчитывать не на кого, ловить питона мне предстоит в одиночку. К счастью, он так целенаправленно и быстро двигался в заросли, что не обращал ни малейшего внимания на попытки за ним угнаться.

Мне удалось схватить питона ровно за миг до того, как маленькая треугольная голова скрылась среди бамбуковых стеблей. Я поймал его за хвост и резко потянул. Рассвирепев от такой фамильярности, он повернулся ко мне, разинул пасть, запрокинул голову, готовясь к нападению, и нервно задергал черным языком. Правой рукой я схватил мешок и, словно рыбак — невод, забросил его к голове змея.

«Оп-па!» — воскликнул стоявший за камерой Чарльз.

Я бросился к мешку и цепко схватил змею за шкирку. Другой рукой, памятуя об инструкции, я уцепился за хвост. Рептилия билась, извивалась, пыталась свернуться в кольцо, а я торжествовал. По виду она была метра три с половиной длиной и такая увесистая, что мне удалось поднять лишь ее голову и хвост; тело, изогнувшись, по-прежнему лежало на земле.

В ту минуту, когда я c видом победителя держал питона, юноша догадался, что пора прийти на помощь. Как только он приблизился, на его яркий саронг выплеснулась из змеиных недр смердящая струя. Старик, сидя на земле, хохотал до слез.

В основном мы бродили вокруг кампонга, но время от времени выезжали в отдаленные деревни и незнакомые леса. Чтобы туда добраться, нам приходилось часами трястись по дорогам, покрытым острыми камнями, пробираться через такие глубокие переправы и топкие болота, что иногда наш джип на треть уходил под воду, а однажды он совсем увяз, колеса бессильно проворачивались, и только огромным усилием двигателя его удалось вытащить из болота.

Есть люди, которые не задумываясь определяют пол автомобиля и присваивают ему имя. Мне такое отношение к куску железа с мотором всегда казалось излишне сентиментальным, однако за время нашего путешествия мои взгляды изменились. Что бы я ни думал прежде, наш джип, несомненно, обладал сильным, ярким, независимым характером. Машина бывала капризной, вспыльчивой, но никогда нам не изменяла. Часто по утрам, когда мы оставались одни и никто нас не видел, она отказывалась ехать, пока не ублажишь ее долгим и старательным заводом вручную. Но если вокруг собирались жители деревни или нам предстоял официальный визит и нужно было предстать во всей красе, она оживала при первом прикосновении к стартеру. В пути машина проявляла редкую выносливость и не пасовала ни перед какими препятствиями.

Вряд ли стоит уточнять, что она давно вступила в почтенный возраст и время от времени прихварывала. Однажды стала подтекать одна из трубок гидравлической системы, подающих жидкость в тормозной барабан. Тормоза отказывали; стоило на них нажать, джип начинал истерически ерзать на дороге. Перспектива остаться без невосполнимой в этих местах тормозной жидкости, а значит, и без тормозов, пугала настолько, что мы решили заняться самолечением. Нам была известна только одна, примитивная, варварски жестокая процедура. Мы отвинтили прохудившуюся трубку и сплющили ее с помощью двух булыжников. К нашему огромному удивлению, после этой хирургической операции машина стала тормозить гораздо лучше, чем до нее.

Свою безусловную верность наша капризная подруга доказала в довольно неожиданной ситуации: однажды она пришла на помощь в сражении с нашим заклятым врагом — магнитофоном. Это устройство обладало на редкость скверным характером; самонадеянно уверенное в своем высоком предназначении, оно категорически отказывалось выполнять рутинные обязанности, какие на него возлагались. Не раз бывало так, что мы его проверяли, убеждались в исправности, устанавливали микрофон и усаживались рядом в ожидании той счастливой минуты, когда запоет нужная нам птица. Часа через три раздавалось пение, мы радостно включали магнитофон, и тут обнаруживалось, что катушки застыли намертво, а если и вращаются, то запись все равно не идет. Как правило, вскоре после подобных выходок (разумеется, птица к тому времени замолкала), вздорное устройство чудесным образом исцелялось и остаток дня вело себя безупречно. Если оно упорствовало, мы знали два способа его образумить. Первый состоял в том, чтобы ему хорошенько врезать. Зачастую этого хватало, но, если техника не вразумлялась, мы прибегали к более радикальному средству. Для начала мы разбирали магнитофон до винтиков и аккуратными рядами раскладывали «внутренности» на банановом листе или на другой подходящей поверхности. Изредка обнаруживалась поломка, но гораздо чаще достаточно было вернуть детали на их прежние места — и магнитофон как по волшебству становился на редкость покладистым.