Дэвид Аттенборо - Путешествия на другую сторону света

Шоссе Стюарта

Битум был построен в 1940–1943 годах для доставки военных грузов в Дарвин, когда из-за японского вторжения в Новую Гвинею город оказался на линии фронта. Шоссе простиралось на двадцать метров в ширину и почти полторы тысячи километров в длину на юг через заросли эвкалипта и скалистую пустыню в Алис-Спрингс. Там его сменяла каменистая дорога в выбоинах, тянувшаяся еще на полторы тысячи километров до Аделаиды.

Оставив позади последний из ветхих пригородов Дарвина, мы начали долгий путь в Пайн-Крик, где собирались провести ночь перед тем, как сворачивать с битума на восток в сторону Нурланджи. Дорога шла сквозь заросли эвкалипта, много где почерневшие от пожаров в буше. Укрепленные термитные холмы с остроконечными пиками возвышались на три метра над сухой желтой травой, словно мегалиты. Иногда, прежде чем отскочить, сквозь редкие эвкалиптовые деревья на нас смотрел валлаби, уверенно сидящий на своем хвосте. Для битума эти создания — опасная угроза. Ночью они сидят на дороге, вероятно наслаждаясь жаром, который гудронированное шоссе по-прежнему сохраняет после дневного пекла, и машины, едущие на скорости 110–130 километров в час, в темноте часто врезаются в них. Иногда автомобили получают сильные повреждения и вылетают с дороги в буш. Валлаби почти всегда погибают. Тела жертв, убитых предыдущей ночью, лежат на обочине дороги, и их шкуры раздуты от распада, как бурдюки для вина, а ноги неуклюже торчат в воздухе.

Мы проехали больше 160 километров, не встретив ни одного поселения больше чем с полудюжиной домов, и наконец достигли Пайн-Крик. Даже здесь едва ли было больше дюжины зданий. На самом большом из них горделиво красовалась неоновая вывеска «Семейный пансион». Мы с радостью направились к нему и вошли внутрь. Был субботний вечер, и в баре было много мужчин без пиджаков, кричащих друг другу в уши. Бармен направил нас через стеклянную дверь, на которой было выгравировано слово «фойе», и мы оказались в окружении стальных столов с хромовым покрытием, украшенных белыми пластиковыми тюльпанами в этой стране австралийских акаций, орхидей и бугенвиллеи. Чтобы поприветствовать нас, из кухни появилась величественная дама.

«Магнитный» термитник

Она принесла еду и села поговорить с нами. Пока мы ели, крики мужчин в баре становились все громче.

«Вы нанимаете вышибал?» — спросил я за разговором.

«Я сама справляюсь, — сказала хозяйка, сложив свои мускулистые руки. — Не сомневайтесь, прекрасно справляюсь».

Я был вполне готов поверить ей.

«Хотя в эти дни все спокойно, — продолжила она. — Это больше не край света, хотя южане, похоже, все еще думают, что мы все здесь дикий сброд. Знаете, — добавила она возмущенно, — когда моя дочь вышла замуж несколько месяцев назад, какой-то писатель из газеты позвонил из Сиднея и спросил, как много гостей приехало на свадьбу на верблюдах!»

Мы понимающе кивали. Из бара донеслись звон разлетевшегося вдребезги стекла и удалые крики.

«Простите», — сказала она выразительно и ушла.

На следующее утро мы выехали рано, чтобы проехать оставшиеся 130 километров до Нурланджи. Пейзаж был практически таким же, как и на пути в Пайн-Крик, но теперь мы свернули с битума, и дорога без покрытия вскоре сузилась до извилистой тропы. На битуме мы хотя бы иногда видели другие автомобили, там были дорожные знаки, и, хотя это была малолюдная дорога, там было много свидетельств присутствия человека. Здесь, помимо самой тропы, не было никаких опознавательных знаков. Ни зданий, ни телеграфных столбов, ничего. Земля казалась совершенно необитаемой. Однажды, когда мы остановились, чтобы дать двигателю остыть, мы, к нашему удивлению, услышали стук копыт. Из кустов появился высокий всадник, босой и с голой грудью. С его седла свешивалась банка пива.

«Если увидите нескольких парней со стадом, скажите им, что джипу Гудпарла крышка», — сказал он. Затем, не дожидаясь ответа на эту загадочную просьбу, он обхватил лошадь за голову и ускакал. Это был единственный человек, которого мы видели между Пайн-Крик и Нурланджи.

Мы добрались до лагеря Алана как раз к обеду. Когда мы сидели в столовой, утоляя жажду, у дверей появился единственный остановившийся там гость. Он только что вышел из душа и был одет только в трусы и длинную бесформенную майку, едва прикрывавшую его огромный дряблый живот. Это был мясник, который приехал из Мельбурна на охоту на несколько дней. Солнце выжгло у него на шее воспаленный алый треугольник. У него шелушились предплечья. Он был далек от того, как я себе представлял бесстрашного белого охотника.

«Добрый день, — сказали мы, переходя на местный язык. — Как жизнь?»

«Клубок мускулов, — ответил он, с такой силой ударив себя в грудь кулаком, что все его тело всколыхнулось, как бланманже. — Могу одолжить, если нужно».

Вскоре выяснилась причина его жизнерадостности: несколько часов назад он всадил пулю в голову огромного буйвола, который мирно поглядывал на него из-за кустов.

«Да, — с воодушевлением сказал он, — это была отличная поездка — настоящий праздник для мужчины». И засмеялся.

Хотя мясник, который четыре дня ездил по бушу с гидом-аборигеном, указывавшим ему на буйволов, был готов и, без сомнения, желал рассказать нам все о привычках зверей — где мы найдем их и как близко к ним мы можем подходить, — мы чувствовали, что получим более достоверную информацию от старого охотника на буйволов по имени Йорки Билли.

Йорки жил в полутора километрах от Нурланджи с женой, пятью детьми и табуном лошадей. Домом ему служил большой залатанный кусок брезента, натянутый на шесты. Под ним на веревках висели полоски сушащегося мяса. Перед ним тлел маленький костер из бревен. Йорки было около семидесяти лет. У него были седые волосы, а ноги стали кривыми за долгие годы, проведенные в седле. Его кожа была такой же темной, как у аборигенов, но черты лица были европейскими. Немногие люди знали регион и его животных лучше, чем он, поскольку он здесь родился.

«Мой отец приехал сюда искать золото, — сказал он. — Его называли Йорки Мик, потому что он приехал из Йоркшира».

«Йоркшир?» — сказал я удивленно.

«Это часть Британской империи, — терпеливо объяснил Йорки. — Где-то к северу от Лондона. Мой старик выращивал там картошку и лук. Но я не думаю, что это особо хорошее место. Большую часть времени там лежит снег. Мой отец считал, что тут гораздо лучше». Он погладил свои отвисшие усы. «Хотя золото он не нашел».