Джессика Брудер - Земля кочевников

У изоляции были свои минусы. «Мы всегда работаем бесплатным шоу для соседей, – саркастически замечает Аарон Констэбл, мастер по техническому обслуживанию. – Соседи всегда смотрят за тобой, неважно, хочется тебе того или нет». Так жили здесь несколько десятилетий сплоченным рабочим коллективом. В 1923 году работники основали палаточный городок в том месте, на котором позже выросло поселение. Согласно некоторым источникам, Эмпайр может похвастаться самой долгоразрабатываемой шахтой. Первой, в 1910 году, здесь утвердилась Pacific Portland Cement Company.

Всё внезапно изменилось 2 декабря 2010 года. Рабочие в подбитых металлом ботинках и касках собрались в зале заседаний в 7:30 утра на общее совещание. Майк Шпильман, официальный представитель завода, вкрадчивым голосом сообщил растерянным слушателям зловещие новости. Эмпайр закрывается. До 20 июня все должны покинуть эту территорию. Сначала повисла тишина, потом полились слезы. «Я должен был выйти и сказать девяноста двум людям: “У вас больше нет не только работы, но и дома”», – тяжело вздыхая, вспоминал позже Майк. Остаток дня работники были предоставлены себе. В то холодное, пасмурное зимнее утро они возвращались в дома, которые больше им не принадлежали, чтобы осознать печальные вести и передать их своим семьям.

U.S. Gypsum, чей бюджет оценивался в 4 миллиарда долларов, в 2010 году понесла тяжелые потери, к концу третьего квартала лишившись 284 миллионов долларов. Уильям Фут, на тот момент генеральный директор компании, объяснил тревожную для компании тенденцию «слабыми позициями на рынке и крайне малыми объемами отгруженной продукции». За изощренной терминологией скрывалась банальная история: спрос был недостаточный, содержать Эмпайр стало нерентабельно. Доходы компаний, производящих гипсокартон, привязаны к развитию строительной индустрии, а кризис, наступивший после падения рынка недвижимости, никак не заканчивался. Некоторые города он едва затронул, но для Эмпайра эта ситуация стала роковой.

В январе 2011 года я приехала в Эмпайр, чтобы написать статью для журнала. Кальвин Райл, который работал в отделе контроля качества, а до этого – старшим мастером, рассказал мне, как 1 июля 1971 года он пришел работать на завод. «Я прожил здесь тридцать девять лет и семь месяцев, – без обиняков сообщил он. – Я не прогулял ни одного дня и ни разу не получал травмы». Поскольку именно он мог похвастаться званием человека, который проработал на предприятии дольше всех, к нему перешла почетная обязанность остановить производство. Стоя у транспортной ленты в цехе, где его сын также работал механиком по ремонту, шестидесятидвухлетний ветеран под взглядами рабочих поднял правую руку. Он нажал кнопку остановки и заплакал. «На заводе самый страшный звук – тишина, – объяснял Кальвин. – Мы часть строительного производства США, мы не просто клепаем картон». А в Эмпайр, добавлял он, можно было растить детей практически на природе и при этом достойно зарабатывать. Кальвин собирался выкопать розовые кусты, которые посадил в своем дворе, и увезти их с собой: он понимал, что сорняки быстро заполонят заброшенное поселение. «Эмпайр, наверное, будет выглядеть как городок в фильме “У холмов есть глаза”, – пожимает плечами Кальвин (в 2006 году был снят нашумевший ремейк этого культового фильма ужасов, в котором мутанты-каннибалы бродят среди ветхих домов на месте заброшенного ядерного полигона). – Будет к 2011 году в Неваде город-призрак» [35] Культовая классика: «У холмов есть глаза», реж. Уэс Крейвен, Vanguard, 1977. Ремейк: реж. Александр Ажа, Fox Searchlight Pictures, 2006. .

Неподалеку от завода католический приход Святого Иосифа Труженика проводил одну из последних месс. Церковь украшал новый деревянный крест, вырезанный прихожанином Томом Андерсоном, который тридцать один год жизни из шестидесяти одного проработал электриком на заводе. Как и Кальвин, Том хотел увезти с собой плоды своих трудов. Он посещал службы вместе с другими соседями. К концу службы пастор спросил, есть ли у кого-нибудь особые молитвы. Заговорила шестилетняя девочка в красивом лавандовом платье. «Я хочу помолиться за людей, которым нужно найти дом, – запинаясь, сказала она. – И за тех, кому не на что жить». В церкви повисло молчание.

В карьерах к югу от города дороги уже задыхались под гигантскими гравийными насыпями, которые преграждали путь автомобилям. Вскоре стали заметны и другие признаки конца. Вокруг города возвели сетчатый забор два с половиной метра в высоту, увитый колючей проволокой. Местные говорили, что теперь это место выглядит как концентрационный лагерь. Только что оставшиеся без работы люди устроили импровизированный мемориал, побросав каски на дерево, которое росло напротив здания почты. (Когда-то каски U.S. Gypsum были предметом гордости работников, своеобразным аналогом командной формы. Многие украшали их наклейками или рисовали на них красками или маркером. Особенно выделялись покрашенные в золотой цвет каски работников, которые, как Кальвин, проработали здесь больше двадцати пяти лет.)

Люди постепенно разъезжались. Та экономика, которая рухнула под грузом недвижимости, резко поднималась на золотых промыслах, и в Неваде нужны были шахтеры. Десятки бывших сотрудников Эмпайра перешли в Barrick Gold Corporation, владевшей несколькими месторождениями неподалеку. Но другим оставшимся без работы пришлось труднее.

«Я просто выбросил несколько резюме, на них не было отклика, – говорил мне бывший менеджер отдела поставок Дэн Моран. – Может, в итоге мне придется пойти в дровосеки, чтобы выжить». Двадцатидвухлетняя Моника Бейкер, выросшая в Эмпайре, по приглашению руководства недавно вернулась туда с острова Оаху с двумя маленькими детьми – только затем, чтобы остаться без жилья и работы. «Я была вне себя от злости, ведь они постоянно твердили, что здесь у меня будет место», – говорит она. Моника знала, что в золотоносных шахтах нужны рабочие, но боялась жить рядом с отравленным водоемом: из-за развития рудникового дела в северной Неваде и так уже нельзя было ловить рыбу. Она решила, что попытает счастья примерно в ста километрах к югу, в небольшом городке Фернли, где были сетевые магазины. Она успела оседлать экономическую волну: прочь от заводов, вперед в сферу продаж и услуг. «Я просто устроюсь в какой-нибудь крупный супермаркет», – говорила она.

Исход рабочих семей продолжался до июня. Когда уехали последние, ворота заперли на замок, на забор повесили камеры видеонаблюдения и знаки «ПРОХОДА НЕТ». Дома, а также бассейн, две церкви, почта и поле для гольфа с девятью лунками остались гнить. Даже местный индекс, 89405, перестал существовать. Чтобы территория не зарастала, компания оставила там два десятка коз, которые бродили по новоиспеченному городу-призраку, как стадо органических газонокосилок. Спустя годы приезжие будут сравнивать это место, эту картотеку прерванных жизней, с Чернобылем [36] Kane J. Gypsum Mine, Town of Empire Sold // The Reno Gazette-Journal. 2016. June 4. P. A5. . В заводском офисе на столе остались недопитые чашки кофе, а календари показывали дату остановки производства [37] Kane J. Empire Mining Co. Will Only Restore Part of Ghost Town // The Reno Gazette-Journal. 2016. August 24. P. A4. .