Михаил Водопьянов - Повесть о первых героях

Ожидая летной погоды на одной из стоянок по пути в лагерь Шмидта, мы, разговорившись, вспоминали свои детские годы. Оказалось, что тогда нашими главными врагами были… лошади.

…Отец мой несколько лет копил деньги, чтобы купить лошадь. Наконец появилась на нашем дворе кляча, да такая, что на ней стыдно даже показаться на деревенской улице. Было мне двенадцать лет, когда отец повез меня в поле учить пахать. Земля была плохая, лошадь никудышная, а пахарь — и того хуже. Не я сохой управлял, а она меня кидала из стороны в сторону. Да еще вместо того чтобы пустить меня в желанное ночное, отец приказал кормить лошадь в лощинах возле нашего поля.

— Там трава хорошая, — сказал он, — только смотри не потрави чужой хлеб.

Привязал я свою конягу к ноге, а сам заснул как убитый. Лошадь съест траву вокруг поблизости и тянет дальше, дергая меня за ногу. Сонный я переползаю на новое место. Раз десять за ночь менял я «кровать», а с восходом солнца запрягал клячу в соху. И так каждый день, пока не кончился сев…

— А мне было восемь лет, — рассказывал Доронин, — когда моя мать после нескольких лет вдовства вышла замуж. У отчима, который сразу меня невзлюбил, была единственная лошадь, все заботы о которой он теперь взвалил на пасынка. Учился я в сельской школе, в свободное от работы время. Из-за этой проклятой коняги часто опаздывал на уроки: пока не накормлю и не почищу ее, уходить в школу не разрешалось. Я часто плакал, но учиться не бросал.

У Вани Доронина в детстве было одно страстное желание: учиться. Окончив сельскую школу, он хотел продолжить образование. Но уехать из дому было невозможно. Тогда он снова ходил в те же классы, «по второму разу», чтобы не забыть пройденного.

И все-таки упорство мальчика победило: ему удается поехать в уездный город Балаково для продолжения учебы. Но и тут отчим из оставлял Ваню в покое: требовал, чтобы он приезжал на полевые работы, один год вообще не отпустил до середины зимы. В результате такой «системы» обучения все запуталось, и мальчику пришлось в течение двух недель подготовиться и держать экзамены сразу за два класса по двадцати предметам. И Иван Доронин с честью его выдержал.

Упорство помогло ему и в занятиях спортом. Еще школьником он начал увлекаться французской борьбой, штангой и не без успеха выступал за местный спортклуб.

Несмотря на редкую для подростка физическую силу (однажды он состязался в поднятии тяжестей с профессиональным цирковым атлетом и даже победил), Ваня Доронин был тихим и мечтательным юношей, любознательным и немного наивным. С раннего детства, например, он собирал вырезки из журналов и газет с изображением самолетов. Он обладал многими бумажными эскадрильями, но не смел и думать о том, что когда-нибудь сам поведет воздушную машину.

До шестнадцати лет Иван ни разу не ездил ни на поезде, ни на пароходе. Потом вместе с товарищами-комсомольцами уехал из Балакова в Ленинград учиться. Мать дала ему на дорогу немного пшена. От клуба «Спорт» он получил буханку хлеба и фунт сахару.

Ребята из Балакова безуспешно ходили по учебным заведениям Ленинграда. Они опоздали, прием уже закончился. Из ночлежного дома их гнали. Есть нечего.

Все-таки балаковским комсомольцам, в том числе и Доронину, удалось поступить на ускоренные курсы флотских техников. Юный курсант читал запоем все, что попадалось: учебники химии и романы Майн Рида, поэмы Пушкина и книги Фенимора Купера… Деревенский паренек проходил жизненную школу. Он получил возможность бывать в театре и на концертах, заниматься спортом под руководством опытных тренеров. Доронин увлекся плаванием и занял третье место по Ленинградскому гарнизону. К тому времени он уже учился в военно-морском училище и готовился стать минером.

Будучи на последнем курсе, Иван узнал, что есть решение о переводе некоторых учащихся в морскую авиацию. Он подает рапорт, не надеясь, впрочем, на успех: с последнего курса отпускали неохотно. Неожиданно пришло предписание: Доронина направляли в теоретическую школу авиации. Не успел он приехать на место, как оттуда после проверки теоретической подготовки его перевели в Севастопольскую летную школу. Здесь в сентябре 1924 года Доронин вплотную познакомился с авиацией.

Летать Иван Доронин научился так хорошо, что по окончании училища в его характеристике было сказано: годен к полетам как инструктор, разведчик, истребитель и пилот тяжелых машин. Закончив учебу, Доронин пять лет прослужил в военно-морской авиации. А в 1930 году, когда начал вовсю расправлять крылья Гражданский воздушный флот, он, демобилизовавшись, едет рейсовым пилотом в Сибирь на линию Иркутск — Якутск — Бодайбо. Линия тяжелая. Вроде и неплохо знаешь трассу, а в каждом полете случается какая-нибудь неожиданность. И тут Доронина не раз выручал «летный инстинкт», острое чутье, способность мгновенно принимать правильные решения. Ведь пилоту того времени без «летного таланта» было не обойтись.

Итак, на Север Доронин попал с Черного моря, сменив жару субтропиков на арктические морозы и пургу. Но на новом месте он быстро освоился и летал даже над полюсом холода — Верхоянском, где температура снижается до 70 градусов. Не раз попадал Доронин в трудные переплеты, но всегда выходил из них с честью. Он первым проложил линию Иркутск — Средне-Колымск. Лететь пришлось без точной карты, над горящей тайгой, пересекать Верхоянский хребет. И все-таки трасса была проложена.

Во время челюскинской катастрофы Ивану Доронину был 31 год, он имел уже девятилетний пилотский стаж, 300 тысяч налетанных километров и не совершил ни одной аварии.

Именно такой опытный пилот и нужен был для спасения экспедиции. Но исключительная скромность не позволяла ему заявить во всеуслышание о своем желании.

— Работал я на трассе Иркутск — Якутск — Бодайбо вместе с Галышевым, — рассказывал он мне. — Прибываю как-то в Иркутск и узнаю, что Галышеву дано указание отправиться во Владивосток, а оттуда лететь на помощь челюскинцам. Вот, думаю, мне бы полететь! Я чувствовал, что участие в спасении мне по силам… Но, знаешь, неудобно как-то надоедать, писать рапорты. Если сочтут нужным, и так вызовут.

Опытнейшего северного летчика Ивана Доронина действительно вызвали и предложили ему участвовать в спасательной экспедиции.

Для лучшего сохранения моторов самолеты Доронина и Галышева были отправлены в Хабаровск по железной дороге.

Я тоже в те дни мчался в Хабаровск в уютном купе транссибирского экспресса, а мой самолет, полуразобранный и окутанный брезентом, покачивался на платформе в хвосте поезда.