Михаил Водопьянов - Повесть о первых героях

Специальный поезд с челюскинцами и летчиками, увитый цветами, звенящий песнями, мчался через всю страну с востока на запад. Собственно, «мчался» применительно к этому составу можно сказать лишь условно. Скорый по своему названию, он на самом деле шел очень медленно. Ведь на каждой из ста шестидесяти остановок, которые делали тогда поезда от Владивостока до Москвы, у нашего экспресса моментально возникали митинги. В любое время дня и ночи нас встречали музыкой, цветами и подарками. Лучшие машинисты добивались чести вести наш паровоз.

Для встреч и приема подарков нам пришлось установить специальный распорядок: вахту несли по два челюскинца и одному летчику — Герою Советского Союза. Челюскинцам-то хорошо, их было сто человек, а нас, летчиков, всего семь. И вахты наши чередовались очень часто.

Самой замечательной была встреча в Москве. На перроне Белорусского вокзала нас приветствовал почетный караул. Затем триумфальная поездка в колонне открытых автомашин по празднично украшенной улице Горького. С балконов и крыш автомобили буквально забрасывали цветами.

И вот Красная площадь. Вместе с руководителями партии и правительства мы стоим на трибуне Мавзолея В. И. Ленина и приветствуем колонны трудящихся столицы, проходящие по площади.

То, что родная страна так ликовала в эти незабываемые дни, — вполне понятно. Но почему за рубежом так велик был резонанс на катастрофу, разыгравшуюся в далеком Чукотском море?

Челюскинская эпопея по количеству людей, потерпевших бедствие, и по размаху спасательных работ явилась самым крупным событием в истории завоевания Арктики.

Когда только начинались спасательные работы, буржуазные газеты кричали: «…Принятые до сих пор меры по спасению челюскинцев проводятся слишком поспешно и без плана…» — писала одна из них, «…Каждая посадка самолета на лед является риском и зависит от случайности…» — утверждала другая. Договорились даже до того, что не стоит поддерживать радиосвязь с лагерем Шмидта, ибо «с психологической точки зрения, радиосвязь является вредной: она возбуждает в потерпевших крушение ложные надежды, которые потом не осуществятся…»

После блистательной победы советских летчиков над арктической стихией капиталистическая печать вынуждена была изменить тон. Эвакуация ста четырех человек с дрейфующей льдины на материк с помощью самолетов, в условиях Крайнего Севера, при отсутствии стационарной авиабазы, аэродромов явилась «отрезвляющим ушатом» ледяной воды на головы капиталистических писак.

«…Радио и авиация сделали их спасение возможные — признала в те дни одна влиятельная английская газета. — Но радио и авиация не смогли бы помочь без знаний и доблести летчиков. Весь мир отдает дань этим доблестным русским».

В те дни в адрес Советского правительства нескончаемым потоком поступали приветствия от общественных и государственных деятелей всего мира. Писатель Герберт Уэллс и полярный исследователь Стефансон, премьер-министр Англии Ллойд-Джордж и другие отдавали дань уважения мужеству наших летчиков.

Но значение челюскинской эпопеи ценно не только тем, что она еще выше подняла престиж Советского Союза и его авиации. Массовые полеты советских летчиков в условиях Арктики, старты и посадки на льдинах открыли новые перспективы изучения и освоения бескрайних арктических просторов, которые продолжаются и по сей день.

В этом непрекращающемся штурме Арктики приняли участие и первые Герои Советского Союза.

Однако завершим рассказ о Иване Васильевиче Доронине, всю жизнь стремившемся к пополнению своих знаний. При первой же возможности он поступил на инженерный факультет Военно-воздушной академии имени Жуковского и стал военным инженером. В годы войны Доронин возглавлял летно-испытательную станцию, которая выпускала новые боевые машины в предельно сжатые сроки. Летчики, сражавшиеся на фронтах Отечественной войны, знали, что самолеты, прошедшие через руки Доронина, работают безотказно.

И после войны инженер Доронин много работал на авиационном заводе, все чаще и чаще жалуясь на то, что сердце покалывает. Он умер в 1951 году.

Память об одном из первых Героев Советского Союза, бесстрашном и умелом летчике, талантливом авиационном инженере, скромном и душевном человеке всегда будет жить в народе, так высоко оценившем его подвиг.

Незабываемый День Победы мне довелось встретить в маленьком немецком городке, где стоял полк авиации дальнего действия. Трудно передать словами ликование, охватившее нас, когда радио принесло весть о капитуляции гитлеровской Германии. В этот светлый майский день не было равнодушных и молчаливых. Даже самые замкнутые люди поверяли товарищам свои затаенные мысли, делились сокровенными чаяниями, рассказывали о планах на будущее.

В небольшом палисаднике бюргерского особняка, где разместился на время воинский штаб, было весело и шумно. Неожиданно в темнеющее небо взлетела красная ракета. За ней зеленая, белая… Где-то совсем рядом застрекотал зенитный пулемет, и небосвод прочертили трассирующие пули. Грянули ружейные залпы. Это солдаты стоявших в городе советских частей давали стихийный салют в честь победы.

Так началась первая мирная ночь Европы.

Во дворе штаба рядом со мной на скамейке сидел молодой капитан. В темноте я не разглядел его лица, но голос у него был юношеский, звонкий. На гимнастерке чуть повыше орденов сверкала Золотая Звезда Героя. Я приехал в полк только накануне и не успел как следует познакомиться с офицерами.

— Вот и осталась позади война, — говорил капитан, медленно, словно с трудом подыскивая нужные слова. — Но вот эта звездочка на груди будет всегда напоминать о ней, напоминать и звать на новые дела — какие, еще не знаю… Мы ведь будем жить при коммунизме, и тогда, мне думается, будут давать звание Героя тому, кто, к примеру, вырастит розу без шипов, построит какой-нибудь чудо-завод, найдет средство борьбы с раком… Может быть, за полет человека к звездам… За мирные дела, которые сделают людей еще более счастливыми, украсят жизнь… А нас наградили за сражения, за то, что мы разили врага… Впрочем, это не совсем так — нас вела на подвиг не месть, не жажда истребления, а любовь к человеку. Как первых наших Героев, летавших в туманы и льды, чтобы спасти людей…

Капитан говорил, а мне отчетливо представилась небольшая ледяная площадка, медленно кружившаяся в свинцовых, студеных водах Чукотского моря. На льдине — десяток парусиновых закопченных палаток и барак, отапливаемые камельками. Вместо стекол в крошечные окна вставлены бутылки. Дымит сигнальный костер. На вышке гордо развевается красный флаг, четко выделяющийся на снежном фоне. И заливисто лают косматые лайки — ездовые псы… Таким на всю жизнь мне запомнился лагерь челюскинцев на дрейфующей льдине.