Василий Боткин - Письма об Испании

Четыре провинции, которые составляют Андалузию, сохраняя между испанцами свое старое название королевств, оставшееся за ними со времени владычества мавров, суть Хаэн, Кордова, Севилья и Гранада. Эта южная часть Испании была всегда предметом привязанности народов, проникавших в нее и пораженных удивительным богатством ее почвы. Действительно, едва ли есть другая страна в мире, так роскошно одаренная природою: железо, медь, ртуть, сера, свинец, серебро, даже золото и теперь еще составляют здесь предмет больших приисков; в горах множество самого разнообразного мрамора и превосходного алебастра, солончаков, которых соль не требует ни малейшей обработки; кроме того, здесь разводится самый лучший скот, мериносы, не говоря уже о хлебе, самых разнообразных плодах, вине, оливковом масле, льне, пеньке, шелке, хлопчатой бумаге, сахарном тростнике; и, несмотря на все это, страна находится в запустении и в горах ее царствует могильная тишина. Во времена мавров, сделавших Андалузию самою богатою и просвещенною, по тогдашнему времени, страною в Европе, по берегам Гвадалквивира было 12 000 деревень, а теперь едва ли наберется 800; народонаселение ее теперь вдесятеро меньше тогдашнего, и в этой плодоносной Андалузии есть такие пустынные места, которые не уступают запустением своим африканским песчаным равнинам. Только в немногих местах, прилегающих к Средиземному морю, сохранилась роскошная растительность. Эти долины, между горами, на вершинах которых лишь в последние летние месяцы стаивает снег, орошены множеством ручьев; жгучий жар африканского солнца освежается в них ветром, охлажденным ледниками; вода везде под руками и в изобилии; по южному берегу, начиная от Малаги, находятся плантации сахара и хлопчатой бумаги; кофе и индиго могут свободно разводиться; бананы растут в садах, так что на пространстве десяти верст, поднимаясь от долин к снеговым вершинам, здесь можно наблюдать постепенность всех климатов, от тропической растительности долин до суровых дебрей горных вершин, напоминающих самые унылые тундры нашей Сибири.

Из всех городов арабской Андалузии ни один не оказал испанцам такого геройского сопротивления, ни один не отстаивал с таким мужеством своей независимости и веры, как Малага. Трехмесячная осада Малаги Фердинандом и Изабеллой в 1487 году составляет одну из самых поразительных драм гранадской войны. С каким отчаянием держались мавры за свою прекрасную Андалузию, с каким страшным упорством отстаивали они каждый шаг ее! Словно предчувствуя свою горькую судьбу, они давно уже оплакивали свое отечество. Есть один арабский романс XIII века, написанный после взятия испанцами у арабов Севильи арабским поэтом Абуль-баки-Салехом {297} ; послушайте, сколько скорби, сердечного рыдания, сколько тяжкого предчувствия в этом романсе или, вернее в этом плаче араба над своим народом, своею верою и своею возлюбленною Андалузиею! Упомянув о преходимости всякого земного величия и счастия, араб продолжает:

«Где могучие повелители Иемена, где их короны, их диадемы?

Неотразимая судьба постигла их…

Она произвела царей, царства и народы; а что они ныне? — нечто похожее на призраки сна.

Неисцелимое бедствие постигло Андалузию, а с нею и весь исламизм.

Города и провинции наши опустели…

Спроси у Валенсии, что сталось с Мурсией, где Хаэн и Хатива?

Спроси, где Кордова — жилище знания, что сталось с мудрыми, обитавшими в ней?

Где теперь Севилья с ее очарованиями, с ее рекою вод светлых и кротких?

Дивные города, вы были столпами страны; как же не разрушаться стране, когда она потеряла столпы свои?

Как любовник, оплакивающий свою любезную, исламизм оплакивает свои провинции, опустелые или обитаемые неверными.

Там, где были мечети, ныне стоят церкви с своими колоколами и крестами.

Наши святилища стали немым камнем и плачут, наши налои — деревом безжизненным и тоскуют!

О ты, небрегущий указаниями счастия, ты, может быть, спишь, но знай, что счастие всегда бодрствует.

Ты ходишь гордый и восхищенный своим отечеством. Но разве у человека есть отечество после потери Севильи?

О, это бедствие заставляет забыть все прежние бедствия, и никакое не заставит забыть о нем.

Вы, носящиеся на быстрых, красивых скакунах, летающие, подобно орлам, между сталкивающихся мечей, —

Вы, вращающие острые мечи Индии, которые сверкают, как огни между черными облаками пыли, —

И вы все, там за морем живущие мирно и обретающие в своих странах славу и силу, —

Разве не дошло до вас вести об андалузцах? А посланные давно уехали известить вас о наших несчастиях.

Сколько злополучных умоляло вас о помощи! Но ни один из вас не встал помочь им, и они теперь мертвы или в плену.

Что это за смуты между вами? разве вы не те же мусульмане! все братья, служители одного бога.

Неужели нет между вами душ гордых и великодушных? Разве уже нет никого защитить исламизм?

О, как они унижены ныне неверными, эти андалузцы, еще недавно столь славные!

Вчера еще они были властителями у себя — теперь они рабы в земле неверных.

О, если б ты видел, как плакали они, когда их продавали, ты обезумел бы от печали.

Да и кто бы мог перенести, видя, как они бродят оторопелые, не имея другой одежды, кроме лохмотьев рабства?

Кто мог бы перенести, видя горы между ребенком и матерью, все равно, если б была стена между духом и телом;

Видя в слезах и тоске молодых девиц, прекрасных, как солнце, когда встает оно, все из кораллов и рубинов, — гонимых варварами на унизительные работы?

О, от такого вида сердца разорвались бы от скорби, если бы оставалась еще в сердцах хоть капля исламизма!».

Но восторженная эпоха исламизма давно миновалась; Африка равнодушно смотрела на бедствия своих андалузских единоверцев; наконец, отнята была у них их последняя «светлая звезда неба», их обожаемая Гранада. Раздраженные семисотлетнею борьбою, испанцы не довольствовались уже совершенным покорением мавров: началось преследование религиозное. Побежденных приняла в свои руки инквизиция и начала обращать в католичество. Им велено было оставить свой родной язык и одеваться по-испански: арабская одежда была запрещена, женщинам велено было ходить с открытыми лицами. Кроме того, запрещены были арабам употребление бань, музыка, пение, все их обычные забавы. Напрасно молили они о пощаде: фанатизм не знает чувств милосердия; инквизиция нарочно вызывала восстания для того, чтоб еще более преследовать неверных. Особенно осталось в памяти испанцев последнее восстание мавров, вспыхнувшее в Альпухаррах (Serranía de Ronda) {298} , горных цепях, с обеих сторон облегающих Малагу. Много испанцев и в особенности монахов погибло при этом восстании, которое кончилось, как и предшествовавшие, еще большею гибелью для мавров. Их вера, их обычаи, их правы были у них отняты; в начале XVII века им оставалась только земля, на которой они жили. То была уже не простая политическая борьба: дело шло об истреблении всего племени.