Айвен Сандерсон - Книга Великих джунглей

Однажды в Центральной Америке мы получили практическую демонстрацию жизнеспособности пальмы кохуна. Разбивая лагерь, мы срубили молодое деревце вровень с землей, и получилось так, что наша постель была расположена прямо над пеньком. Через несколько суток мы провели ужасную ночь, жалуясь на неудобство нашего временного ложа. Наутро мы обнаружили, что пальма выпустила крепкий цилиндрический побег прямо из центра пенька, который вырос на четырнадцать дюймов и ночью врезался в середину нашего матраса.

Другие гиганты джунглей являются старшими братьями некоторых из наших домашних и малых садовых растений. Несколько родичей ногоплодника ( Podocarpus ), один из которых носит весьма уместное название elongata [18] Длинная, протяженная (лат.). , вырастает в тропиках до высоты 90 футов, с массивными ветвями и стволом соответствующих размеров. Растения семейства барвинковых, которые в нашем климате хорошо смотрятся на клумбах и в декоративных оконных коробках, в джунглях Южной Америки представлены древесным гигантом, который называется «молочным деревом» из-за цвета его сока. Жидкость отдельных видов освежает и даже полезна для здоровья; у других это настоящий яд. Само дерево достигает таких размеров, что в холмистых районах оно иногда господствует над джунглями.

Фиалки в тропическом дождевом лесу не достигают такого величия, но их родственники в облике деревьев вырастают до высоты 20–50 футов. Маргаритки цветут на древесном стволе примерно равных размеров. На свете едва ли существует хотя бы один вид деревьев, который нельзя было бы найти в том или ином уголке джунглей достигшим красоты и величия своих самых могучих сородичей.

Глава двенадцатая

ЛЕСНЫЕ ТКАЧИ

Вьющиеся растения (лианы) уже упоминались в качестве воздушных трасс, обеспечивающих доступ к верхним этажам джунглей. Любители кинофильмов знакомы с ними по невероятным акробатическим трюкам Тарзана. Но в тропическом дождевом лесу они выполняют гораздо более важную роль. Они жизненно необходимы для существования джунглей. Дело в том, что джунгли не состоят из отдельных деревьев. Они связаны воедино прядями лиан; «летающие континенты» сплетены ими в гигантский, нераздельный организм.

Эта растительность, масса живого и дышащего вещества, живет на деревьях. Она так прочно и причудливо связывает их кроны, что иногда приходится срубить дюжину толстых стволов над самыми корнями, прежде чем упадет хотя бы один из них. Однажды я целый день карабкался по воздушной тропе, часами перерубая живые путы, прежде чем необъятная масса листвы начала клониться к земле. Но даже тогда ничего не рухнуло; верхний покров листвы был так тесно переплетен, что она лишь просела как огромное желе.

По-видимому, именно это невообразимое переплетение побудило некоторых писателей назвать джунгли «зеленым адом». Однако при более близком знакомстве с массивной лиственной крышей у человека возникает впечатление, будто он находится дома. Одним из наиболее драматических свидетельств такой перемены в отношении к джунглям — от «зеленого ада» к «зеленому убежищу» — являются замечательные воспоминания подполковника Ф. Спенсера Чепмена, который провел три года в малайских дождевых лесах во время Второй мировой войны. Эта книга называется «Джунгли: нейтральная зона».

Оставшись, чтобы присоединиться к местному партизанскому движению, когда японцы оккупировали полуостров в первые месяцы войны на Востоке, Чепмен научился выживать в джунглях, хотя опыт достался ему дорогой ценой. Бездушные армейские чиновники выбрали его среди других, потому что он был опытным путешественником, натуралистом и скалолазом. Однако до тех пор все его исследования ограничивались Арктикой и Гималаями! Его игра в прятки с японцами, головокружительные пленения и побеги, борьба с болезнями, ранениями и вражескими кознями затмевают любой художественный вымысел. За время, проведенное на Малайском полуострове, его отношение к джунглям претерпело замечательную перемену.

Первым впечатлением Чепмена был сумрак. Он почти не видел неба и жаловался на угнетающую монотонность темно-зеленого света. Куда, удивлялся он, подевались все яркие, многообразные краски, которыми, по его мнению, должна была блистать тропическая растительность? Лишь позднее он обнаружил, что эти краски присутствуют в лиственном пологе леса, невидимом снизу. Тренируясь в «навигации по джунглям» (действительно трудно определить направление, когда днем нельзя увидеть солнце, а ночью звезды), он заблудился и провел ночь в полном одиночестве.

«Сначала меня одолевала паника, — признается он. — Я чувствовал себя непрошеным гостем во враждебном, первобытном мире. Случайный хруст ветки или зловещий шорох листвы действовал мне на нервы. Я был настолько уверен, что за мной следит тигр, что меня прошиб холодный пот, а волосы на загривке встали дыбом от страха. Я обнаружил, что иду все быстрее и быстрее, а затем перешел на бег».

Постепенно он привык к этому, а потом усвоил, что джунгли, если и не проявляют дружелюбия, то, во всяком случае, нейтрально относятся к человеку, как и гласит название его книги. Из молодых побегов вырубались шесты для хижин; широкие пальмовые листья, достигавшие тридцати футов в длину, шли на укладку крыш; стебли ротанга прочно скрепляли конструкцию. Японские солдаты боялись глубоко проникать в джунгли, служившие пристанищем не только для партизан, но и для местных лесных жителей — независимого народа, называвшего себя сакаями. Помимо безымянных ужасов, японцев, вероятно, сдерживало опасение, что они не смогут выбраться наружу.

Проблемы, которые испытывал Чепмен в путешествиях по джунглям, становятся яснее, когда он рассказывает о переходе от одного убежища к другому, расположенному за тридцать миль от первого. Большая часть маршрута проходила по старой тропе, но последние три мили им пришлось прорубать себе дорогу, чтобы добраться до нужного места. Двоим лучшим следопытам и Чепмену, сверявшему маршрут по компасу, понадобилось три дня, чтобы прорубить тропу в ярд шириной.

Важная роль лиан подчеркивается в его воспоминаниях о встрече со слонами. Как-то раз, охотясь за дикой свиньей, Чепмен услышал невдалеке трубные звуки, издаваемые слонами, и сумел подкрасться очень близко к стаду. Видимость, по его словам, не превышала десяти ярдов. Огромные животные почуяли его запах, прежде чем он успел ясно увидеть их, «так как после утробного рева, пронизавшего меня до мозга костей, все стадо начало двигаться. В тот момент, когда я увидел колыхание подлеска и свисающих лиан, я повернулся и побежал, спасая жизнь. В этой части джунглей росли лишь молодые деревца, которые слон мог снести, даже не заметив их, или огромные стволы, по которым невозможно забраться наверх. Но наконец я нашел дерево, оплетенное лианами, и полез вверх с обезьяньей скоростью. Я висел там, с ружьем через плечо, а стадо с треском проносилось внизу, и я лишь краем глаза видел массивные серые спины по обе стороны от моего дерева. В то время я был убежден, что слоны охотятся за мной, но позднее обнаружил, что приблизился к ним с того направления, откуда они вошли в кустарник. Почуяв мой запах, они всего лишь развернулись и побежали обратно».