Адий Шарипов - На дальних берегах

Баобабы — символ Сенегала. Африканцы любят это дерево и считают его священным, покровителем предков. Даже при прокладке автомобильных дорог стараются обойти и сохранить баобаб. Редко встретишь в саванне африканскую деревню без баобаба. Обычно под этим старым, раскидистым деревом на деревенской площади собираются держать совет самые почтенные, мудрые и уважаемые старцы. В его тени отдыхают путники, сидят уличные торговцы, играют детишки. А на вершинах деревьев цапли и аисты вьют свои гнезда.

Горячий суховей налетает откуда-то со стороны, голые высохшие ветви гигантов, покачиваясь, издают глухой унылый звук, похожий на жалобу. Мы отправляемся дальше, и на всем протяжении пути по обе стороны дороги нас сопровождают эти чудовищно толстые корявые исполины с нелепо простертыми сучьями. Унылый, совсем не веселящий глаз пейзаж!

Впереди, где просматривается плавный поворот шоссе, мы неожиданно замечаем, как через асфальт дороги проворно перебежали какие-то существа. Они оглядываются на приближающиеся машины и, чтобы убыстрить бег, помогают себе длинными руками.

— Обезьяны, — пояснил Геннадий Дмитриевич, равнодушно проводив взглядом испуганных «пешеходов». — Их тут целые стаи.

Обезьян уже не видно, они как-то быстро исчезли в голом лесу, который стоял у самой дороги и вроде бы просматривался насквозь.

Кто-то из нас спросил:

— Чем же они кормятся? Тут ведь ноги можно протянуть.

— Там, чуть подальше, густой лес. Они как раз туда и направлялись.

Значит не все погибло под палящими лучами безжалостного солнца. Где-то еще стоят в зеленом уборе деревья, дающие густую соблазнительную тень.

Пейзаж незаметно стал оживать, появился приятный глазу зеленый цвет. Дорога, полого поднимаясь вверх, вдруг вынесла машину на перевал. Здесь, на возвышении, было настоящее безумство солнца. Но к радости всех впереди виднелась небольшая, опрятная деревенька в окружении густых деревьев.

— Сибикотан, — сказал, наклоняясь к стеклу, Геннадий Дмитриевич. — Деревня Сибикотан. А деревья, что вы видите, называются папайя.

— Плодовые или просто так?

— Плодовые, конечно. Видели на рынке дыни? Вот как раз, с папайи.

Дорога пересекала деревню прямой, четко проведенной линией. Мы с интересом поглядывали по сторонам. Жилищные постройки походили на самые обычные балаганы из камыша и бамбука. Внутри, насколько можно было разглядеть, почти никакой обстановки, черно, пыльно и неуютно. Балаганы эти тянулись по обе стороны, тесно прилепившись друг к другу. За последним рядом жилищ, за околицей, паслось стадо овец. Я обратил внимание, что овцы были крохотные, величиной с ягненка. Любой казах у нас сказал бы, что такой, с позволения сказать, овцы едва ли хватит на казан. Невелики оказались и коровы, — какие-то приземистые, тонконогие, больше похожие на коз. Проку, думается, от таких коров тоже не много: ни мяса, ни молока. (Удой их, кстати, один-два литра в день). Но, как говорится у нас в степи, — когда смотришь на зайца, не надейся на большую тушу мяса…

В деревне мы остановились. К машине тотчас же подошло несколько человек. Они, улыбаясь, приветствовали нас, поздоровались за руку. После первых вежливых расспросов, разговор пошел о житье-бытье. Нас интересовало, чем занимаются жители деревни. Один из подошедших, немолодой уже мужчина с густыми курчавыми волосами, охотно объяснил, что деревня сеет, в основном, арахис. Высевается он обычно в начале июля, когда начинается сезон дождей.

— Как урожай? Хватает на год?

— Н-не всегда… Год на год не приходится. Но у каждой семьи кое-какой скот имеется, плодовые деревья. Перебивается народ.

Перебивается — этим сказано многое.

Прежде всего, о заработке крестьянина. Как известно, орудия труда в сенегальской деревне самые примитивные. Мотыгой крестьянин делает неглубокие ямки, бросает в них одно или два зерна арахиса и пяткой притаптывает. Столь же примитивен и сбор урожая. Но вот урожай собран, надо его продать. Кому? Только скупщику. Самому крестьянину не на чем поехать в город. И вот скупщики — ливанцы или сирийцы — разъезжают по деревням и забирают арахис, предлагая взамен различные товары. Цены они устанавливают сами — чем дальше деревня от города, тем цена на арахис дешевле, а на товары дороже. Зачастую урожай приходится отдавать за бесценок и, чтобы дотянуть до нового сезона, крестьянин экономит на всем: на питании в первую очередь. Рацион сенегальской семьи очень скуден: овощи и дешевая рыба. Подсчитано, что каждый сенегалец съедает в год двадцать пять килограммов рыбы. Это четвертое место в мире после Японии, Норвегии, Португалии. Мяса сенегальцы почти не потребляют. Традиционный африканский кус-кус состоит из просяной муки с щавелем, иногда приправленный толчеными листьями баобаба.

Скудная, небогатая белками и витаминами пища сказывается в первую очередь на детях. Они перестают расти, у них появляется отечность, обесцвечивается кожа и волосы. Детская смертность в Сенегале очень велика.

В своей книге «География голода» известный ученый Жозуэ де Кастро пишет:

«Вся Африка без исключения — это континент голода. Именно в голоде и в хроническом недоедании кроется одна из основных причин отсталости Африки…»

После провозглашения независимости в Сенегале развернулось кооперативное движение. Правда, пока подавляющая часть кооперативов — сбытовые. Государство устанавливает закупочные цены для всей страны, и это защищает крестьян от произвола перекупщиков.

Но все равно, слово «перебиваться» еще не исчезло из лексикона простого сенегальца. Чтобы уберечь семью от голода, глава ее должен показывать чудеса житейской изворотливости.

— Вот у вас, — спросили мы курчавого жителя деревни Сибикотан, — большая семья?

— Одиннадцать человек. Девять детей.

Ну вот, попробуй-ка накормить такую ораву! Поневоле приходится отказывать в самом необходимом.

Такие большие семьи в сенегальской деревне отнюдь не исключение. В стране, живущей по закону шариата, разрешено многоженство. За жену, как и положено, уплачивается выкуп — калым. Обычный размер выкупа пятнадцать-двадцать тысяч западно-африканских франков. Если же невеста из зажиточной семьи, то калым увеличивается в два-три раза.

— Не дорого? — поинтересовался кто-то из нас.

Наши собеседники улыбнулись.

— Если она красива, да к тому же еще и богата…

— А если развод?

— По закону, как записано в коране. Муж должен трижды произнести: «Ты не моя жена», — и она отправляется назад к своим родственникам.

Знакомая картина! Когда-то по этим дедовским, средневековым законам жила и казахская степь. Но в наши дни даже мне, потомку кочевников, удивительно слышать об этих давным-давно отживших обычаях. Но нет, старина, оказывается, еще бытует на земле, держит в своей цепкой узде целые народы, и нужны гигантские усилия, чтобы преодолеть ее вековое влияние.