Ной Заржевский - Снежный поход

С навинченными шпорами трактор уже не пошлепывает, как раньше, плавно и равномерно своими гусеницами. Вгрызаясь стальными шипами в обледенелый покров снега, он теперь крупно вздрагивает от бесконечной тряски; в нем что-то звенит, и кажется, что какая-то часть машины вот-вот отлетит. «Наверное, инструмент в ящике под сидением вызванивает, — соображает Самарин, — а может быть, запасные шпоры бренчат — они тут, под ногами валяются. Какая разница! Пусть звенит — лишь бы машина шла». Непередаваемая прелесть имеется в непрерывном движении, и Самарин хочет поделиться этим чувством с сидящим рядом Ершовым (честное слово, Ершов неплохой парень — зря сердился на него), как вдруг замечает, что головной трактор перестает двигаться.

«Неужто буксует? — с тревогой думает Самарин и поглядывает на шпоры своего «Сталинца»… — Неужели и шпоры не помогают?»

Дорога сравнительно полого, но неуклонно поднимается вверх. Кое-где подъем становится круче обычного. Моторы в этих местах ревут надсадней, но все же машины до сих пор преодолевали такие участки без пробуксовки. Какой подъем преодолевает сейчас головной трактор, издали не видно. «Может быть, Соколов сам виноват, не так трактор повел», — думает Самарин, объезжает остановившийся перед ним второй трактор и теперь только видит, что подъем впереди действительно крут. Самарин немного забирает влево и, набирая скорость, старается проскочить опасный участок. Мотор гудит, ревет. Вот уже остались сзади сани первой машины. Вот уже виден Складчиков — он сидит на месте тракториста. «Ага-а… — торжествующе думает Самарин, — Соколов тут не прошел, сам Складчиков ничего поделать не может, а я вот лихачом, без остановки промчусь». Самарин увеличивает подачу газа, мотор напрягаемся, трактор оставляет позади головную машину. Но когда Самарин уже считает себя победителем, гусеницы его трактора начинают впустую вращаться, выгрызая шипами под собою яму.

«Застрял-таки», — с бешенством думает Самарин, пытается вывернуть трактор, бросает его из стороны в сторону, но… уже знакомое ощущение бессильной ярости овладевает трактористом.

— Вот тебе и шпоры! — кричит он Ершову, словно сменщик виноват во всем. — Раньше стояли через каждые 10 минут, а теперь через каждый час стоять будем, только и всего.

Чуть в стороне от дороги рядом с начальником экспедиции стоит Козлов и внимательно смотрит под гусеницы. Он что-то говорит Абрамову, и уголком глаза Самарин замечает, как тот, соглашаясь, кивает головой.

— Подожди! — звонко кричит Козлов и машет рукою. — Подожди!

Самарин и Складчиков уменьшают газ и смотрят в сторону Козлова.

— Всем тракторам оставить шпоры только на половинном количестве башмаков, — кричит Козлов. — Через один башмак ставьте: один со шпорами, другой без шпор и так до конца. Удары в этом случае будут более редкими, почва будет меньше разрушаться, шипы войдут в свежий грунт, и тракторы перестанут буксовать.

— А не сломаются шпоры? — спрашивает Самарин.

— Не должны, — на ходу отвечает Козлов и спешит к другим трактористам.

Самарин хватает ключ и стремглав летит вниз отвинчивать гайки, крепящие шпоры. Моторы работают не переставая, словно торопят, подгоняют людей. Отвинчивать шпоры легче, чем их крепить. Через полчаса половина башмаков освобождена от шпор, и трактористы занимают свои места.

«Ну-ка, что сейчас получится?» — думает Самарин.

Первые шипы набегают на искромсанную гусеницей дорогу, пытаются задержаться, уцепиться, но соскальзывают и уходят под машины. На смену им, с просветом в один башмак, с силой ударяют и вонзаются в землю следующие шпоры. Трактор дрожит от напряжения и потихоньку подается вперед. Теперь шипы вонзаются уже в целый, неповрежденный покров почвы, трактор уверенно набирает ход. Самарин ожидает, пока пройдет второй трактор, и занимает свое место в колонне. Машины идут, сердце радуется, только тряска усилилась, еще сильнее позванивают запасные шпоры, инструмент и какие-то издающие тоненький звук детали машины.

«Пусть звенит, — думает Самарин. — Пускай трясет! Пусть все, что угодно, но лишь бы ехать, ехать, ехать!» Один за другим остаются позади пройденные километры пути, пробегают по бокам автомагистрали деревья, вьется меж холмов, поднимаясь куда-то ввысь, дорога. «Где эта высь? Что за высь? Какая разница? Движется трактор и ладно…»

Ершов побывал в вагончике, «подзаправился» пельменями, копченым омулем и парой стаканов горячего какао. Теперь вернулся, закутался в доху и спит. Не любит парень в вагончике спать. «Тесно там, холод почти тот же, что на улице, а людей стесняешь. Я лучше на свежем воздухе…» — объяснял Ершов свое нежелание спать в вагончике.

«Спит, ну, и пусть себе спит», — рассуждает Самарин и вдруг замечает световой сигнал остановки.

«Что за чорт! Неужели опять забуксовал головной?» — думает Самарин, останавливает трактор и вот уже видит подле себя Складчикова.

— Надевай теперь снова все шпоры, — командует механик, — только быстро!

— Зачем надевать? — возмущается Самарин. — С половиною шпор куда как лучше идти. Безо всяких остановок.

— Остановок нет, но тряска очень большая. Можем так растрясти машины, что и вовсе не доедем, куда нужно, — надевай.

— Что ж, мы так и будем то надевать, то снимать? Что это — игрушка, что ли, столько шпор надеть? Время-то уходит, — не соглашается Самарин.

— Да, так и будем идти. На хороших, легких участках пути будем надевать все шпоры, на тяжелых участках будем половину снимать. Нам машину сберечь нужно, а не твое удовольствие соблюсти — понял? — Складчиков сейчас необычно строг. — От головных машин все зависит. Скорей закончат надевать шпоры эти машины — скорей подтянутся все остальные.

Снова остановка, теперь уж по своей воле, что кажется особенно обидным Самарину. Умом он понимает: распоряжение механиков правильное, но сердцу-то разве прикажешь! Раздосадованный, он слезает с трактора, сбрасывает доху и начинает прикручивать лишь недавно снятые шпоры.

— Хорошо крепи! — говорит Складчиков, уходя. — Закончишь — позови, проверять буду.

— Проверяльщик нашелся, — ворчит Самарин.

Складчикова Самарин очень ценит и уважает:

— Куда там, — говорит он о своем механике, — редчайший человек, руки золотые, а голова, голова-то похлеще рук будет.

Но теперь Самарин ворчит. Работает и ворчит.

«Когда закончишь! — повторяет он. — А когда я закончу, если их вон сколько крепить нужно, а на этом морозе руку из варежки на минуту не высунешь».

Он смотрит на возвышающуюся над сиденьем фигуру Ершова. «Дрыхнет себе, чертяка, пока я тут маюсь, а потом проснется и поедет себе на всем готовеньком». И хотя Ершов законно использует положенный ему отдых, а ту работу, которую сейчас выполняет Самарин, быть может, не раз предстоит делать и Ершову, Самарин снова сердится на своего сменщика.