Ной Заржевский - Снежный поход

— Как дела? — неожиданно раздается справа, и рядом на сиденье опускается тяжелое, грузное тело Дудко.

«Ну, до чего беспокойный характер», — думает тракторист, искоса поглядывая на механика. Тот — в сдвинутой на затылок шапке, в ватной телогрейке, ватных брюках и валенках. Изо рта широкой струей вырывается пар. Видно, Дудко крепко согрелся, нагоняя трактор.

— А чего дела? — спокойно отвечает тракторист. — Дела в порядке…

Дудко сидит, наклонившись вперед, и чутко вслушивается в работу мотора.

— За мотором следишь?

— Слежу!

— Смотри, борода.

— А чего смотреть? Известно, смотрю…

Воронов так уютно уселся, — ему бы сейчас дальше вспоминать о хозяйстве, о своих домашних. Но Дудко мешает. Только с полчаса тому назад он так же подсаживался, так же спрашивал и, проехав немного, соскочил и побежал на следующий трактор. Там, видно, он тоже проверил, как идут дела, вновь соскочил и стал ждать, пока его нагонит последняя машина. Воронов видел, как стоял Дудко у обочины дороги. Высокий, крепкий, красный от мороза, стоял, пропуская мимо себя машины и тоже слушал. Чутко, внимательно, настороженно, как охотник вслушивается в звук шагов приближающегося зверя. Иногда механик не стоял, а шел рядом с трактором или санями, всматриваясь, не ослабло ли где-нибудь крепление грузов, не порвались ли тросы, не лопнули ли тяги? Во все вникал, во все всматривался, во все вслушивался Дудко, а на лице его все время сохранялось выражение хозяина, довольного своим хозяйством, наблюдающего, чтобы все в нем было добротно, крепко, исправно.

Беспокойный человек. Хорошо бы раз, другой, ну, третий раз проверил, а то ж через каждые полчаса. Подойдет, спросит: «Как дела?», послушает и снова уйдет. И ни сна на него, ни усталости, видать, нету. Вторые сутки ведь идем. Вчера с этой пробуксовкой как намаялись — вспомнить неохота. Сегодня вот уже ночь на исходе, а он, этот Дудко, все еще не отдыхал. Воронов уже раз сменился, скоро второй раз смена подойдет, а этот ходит и слушает, слушает и ходит. Как заведенный.

«Беспокойный человек», — думает Воронов и не то с уважением, не то с некоторой неприязнью искоса смотрит на механика. Ему очень хочется восстановить свое, так некстати прерванное, приятное течение мыслей. Он остановился, кажется, на этом мудреном и значительном слове «экспедиция».

— Ну-ка, вставай, дай я поведу! — Дудко толкает Воронова рукой в бок и приподнимается, готовясь занять место тракториста.

— Шевелись, шевелись, борода, уснул, что ли?! — торопит Дудко.

Разминая замлевшие от сидения ноги, Воронов нехотя расстается с насиженным местом. «И чего ему нужно? — уже со злостью думает он о механике. — Трактор идет, все в порядке. Нет, лезет…»

Дудко переключает скорости, ускоряет и замедляет ход трактора, снова вслушивается и опять неожиданно быстро передает управление трактористу.

— Садись, если что — меня кликнешь. Понял? — и, не ожидая ответа Воронова, прыгает вниз, бежит, неуклюже перебирая по снегу длинными ногами, и вскакивает на впереди идущий трактор.

Пересадка с места на место будоражит тракториста. Он снова заворачивается в доху, но это уже не то, что было. Где-то в щель пробирается холод, плавное течение мыслей нарушено. «Не то! Совсем не то. И чего его черти носят, неугомонного?» Воронов некоторое время думает о своем беспокойном механике, затем переключает внимание на трактор, вслушивается: железное сердце машины работает спокойно и деловито. Этот рабочий ритм успокаивает. Кажись, вообще не так страшен чорт, как его малюют. Вот так они и будут двигаться и двигаться, пока не доберутся до места назначения. Даром тот толстый пугал: «Не пройдете, мол». Панику наводил. Да и эти заводские уж слишком тревогу бьют. «Внимание, внимание, ответственность, ответственность!» — заладили без конца. Вообще-то без внимания как же? Внимание нужно. Но вот так людей беспокоить, как этот Дудко, — это уж вроде и ни к чему. Вон и другой механик тоже такой.

На изгибе дороги в свете фар виден невысокий человек. Это — Складчиков.

«Два сапога пара, — думает Воронов. — Такой же непутевый, как и мой». Складчиков шефствует над первыми машинами и Воронова не касается. Они и поговорили-то всего два-три раза, и то там, в Невере. Но Воронов работал свои первые 12 часов вчера — Складчиков маячил впереди; Воронов отдыхал, а Складчикова в вагончике не было. Теперь он снова работает, а Складчиков попрежнему дежурит: влезает на машины, слушает, осматривает их, что-то говорит трактористам, — и так без конца.

«Чудной народ, эти заводские, — снисходительно и немного удивленно думает Воронов, — беспокойный народ! А может, служба, начальство заставляет? Этот инженер у них из молодых, да ранний. Комсомол-комсомол, а как взял того толстого начальника автотранспорта в оборот — будьте любезны. Видать, головастый парень и веселый к тому же, все шутит. А ведь не сладко иной раз приходится, — особенно, когда весь день буксовали у Невера. Сам Воронов на поход не жалуется. Здесь неплохо. Еда преотличная. Деньги идут — целехоньки, тратить некуда. Одежда? Одежда очень даже подходящая. Ребята говорят: после похода себе останется, в собственное пользование. Хорошо бы такую одежонку в хозяйстве иметь. На охоту пойти или зимой куда-нибудь съездить. Взять хотя бы доху, она одна чего стоит? Приберечь ее нужно, поменьше мазать», — решает Воронов, поплотней запахивая полу дохи.

Движутся тракторы. Слева крутой каменистый скат, справа подымается мелкий березняк. Однообразные виды, монотонный гул тракторов. Воронов вновь уселся удобно, согрелся, и мысли его снова витают вдалеке, внимание расслаблено.

— Как дела? — снова неожиданно басят над ухом.

«А, будь ты неладен!» — думает Воронов, а сам отвечает: — Ничего дела, в порядке.

Воронов уже не поворачивается в сторону Дудко, сидит, словно никого рядом нет, но чувствует, что Дудко наклонился вперед и вслушивается в работу мотора.

«Сейчас спросит: «За мотором следишь?», думает Воронов, и действительно — справа раздается:

— За мотором следишь?

Воронов улыбается в бороду.

— Слежу, — отвечает он.

— Смотри, борода.

«Бороде» почему-то начинает нравиться этот крепкий, неугомонный человек, с поразительным терпением и настойчивостью несущий свою службу. Воронов поворачивается к Дудко. Тот сидит, отдыхая после бега. На большом красном лице его чуть заметны следы утомления.

— Замаялись, Григорий Иванович? — спрашивает Воронов.

Механик оборачивается, улыбается. Улыбка у него широкая, теплая, несколько смущенная, детская.

— Покудова нет еще, а там посмотрим.

— Али до Якутска собираетесь без отдыха?

— Хорошо бы до Якутска, — соглашается Дудко, — а только невозможно это — далеко.